— Понятия не имею, — пожал плечами Колридж.
Дэвид и Хэмиш показались ему людьми довольно кользкими. Они говорили примерно то же, что Гарри, Джейсон и Мун, но с опаской и с меньшей откровенностью.
— Совершенно не представляю, где Келли сидела в парилке, — заявил Хэмиш. — Я ласкал кого-то из девушек, но не могу сказать, кого именно.
Что-то в его манере неприятно поразило инспектора. После допроса он поделился своими соображениями с Хупером, и тот его поддержал. Обоим столько раз приходилось допрашивать лгунов, что они научились различать косвенные признаки. У тела был своеобразный язык, в данном случае — характерные оборонительные позы: скрещенные руки, вздернутые плечи и наклон на стуле вперед, словно человек ждал нападения с любой стороны. Хэмиш, судя по всему, лгал. Но какая это ложь — существенная или незначительная, — они определить не могли.
— Здесь сказано, что вы врач, — прочитал Колридж.
— Так оно и есть, — ответил Хэмиш.
— Я полагал, что медик должен быть сообразительнее. В конце концов, в доме всего четыре женщины. Вы знакомы с ними в течение месяца. Вы серьезно утверждаете, что развлекались с одной из них, но понятия не имеете с кем?
— Я был пьян.
— Гм... — процедил инспектор после долгой паузы. — Вот вам и врачи с их чуткими руками.
В Дэвиде он без всяких шпаргалок «Любопытного Тома» признал актера. Его выражение горя казалось удивительно манерным, что, однако, вовсе не означало, будто Дэвид не горевал о Келли, но он сознательно любовался проявлением своего чувства. Прежде чем что-нибудь сказать, выдерживал паузы, подолгу не отводил мужественных, искренних глаз — слишком уж мужественных и слишком уж искренних — и за время допроса выкурил несколько сигарет, но поскольку ни разу не затянулся, Колридж решил, что его курево — сплошная показуха. Дэвид зажимал сигарету между большим и указательным пальцами горящим концом к ладони — не слишком удобный способ, зато красноречиво свидетельствующий о переживаниях курильщика. А когда Дэвид не глядел честно инспектору в глаза, он пристально рассматривал свою руку с сигаретой.
— Мне нравилась Келли, — заявил он. — Мы с ней дружили. Открытая, свободная душа. Жаль, не познакомились ближе. Однако в парилке я с ней не общался. В этом смысле, мой тип — скорее Дервла, чем Келли. Но я так напился, что вообще никем не интересовался.
Все выглядело туманным и очень запутанным. Колридж мысленно костерил напуганных, сбитых с толку юнцов. По крайней мере шестерых из них. К убийце он невольно испытывал уважение: шесть человек сидели в замкнутом пространстве, преступник ушел, вернулся, а они так перепились и распоясались, что никто ничего не заметил.