Позднее Муди злился на меня, что я не сделала того же для Махтаб.
– Завтра ты возьмешь Махтаб, – обратился он к Эссей.
Три дня пролетели в религиозном экстазе. Мне удалось отвоевать доступ к хараму, и, прикасаясь к гробу, я горячо молила Аллаха выполнить лишь одно мое желание: позволить Махтаб и мне, не подвергая нас опасности, вернуться в Америку, пока еще жив мой отец.
Паломничество произвело на меня глубокое впечатление. Я, как никогда раньше, почувствовала, что религия Муди стала мне близкой. Возможно, это был результат моего отчаяния. Так или иначе я начала верить в силу харама. В последний день нашего пребывания в Мешхеде я решила повторить святой ритуал со всей преданностью, на какую только была способна.
– Я бы хотела пойти к хараму одна, – сказала я Муди.
Он не задавал вопросов. Моя набожность была для него очевидной. Едва заметной улыбкой он выразил свое удовлетворение.
Пока все еще собирались, я вышла из гостиницы, чтобы занести к священному гробу свое последнее и самое искреннее желание. Я легко пробралась к хараму, дала несколько риалов мужчине в тюрбане, который согласился помолиться за меня, за мое тайное желание, после чего села у гроба, погрузившись в глубокую медитацию. Раз за разом я повторяла Аллаху мое желание, испытывая при этом чувство удивительного покоя. Сейчас я надеялась, я верила, что Аллах-Бог исполнит мою просьбу. Скоро. Очень скоро.
Фрагменты плана начали складываться в единое целое.
В один из дней Муди взял нас в дом Амми Бозорг. В этот раз он не переоделся, как обычно, в свободную пижаму. Более того, спустя несколько минут он затеял шумный спор со своей сестрой. Они перешли на диалект шуштари, на котором разговаривали с детства, так что мы с Махтаб не могли ничего понять.
– У меня есть кое-какие дела, – сказал он вдруг, обратившись ко мне. – Вы с Махтаб останетесь здесь.
У меня не было желания разговаривать с кем-нибудь из домашних. Мы с Махтаб прошли на патио рядом с бассейном, чтобы погреться на солнышке.
К моему неудовольствию, Амми Бозорг вышла за нами.
– Азизам, – произнесла она мягко.
Дорогая! Амми Бозорг назвала меня дорогой! Она обняла меня длинными костлявыми руками.
– Азизам, – повторила она.
Она говорила по-персидски, пользуясь простыми словами, такими, которые я сама могла понять или Махтаб могла перевести мне.
– Мне очень, очень неприятно, дорогая. – Она подняла руки кверху и запричитала: – О Аллах!
Затем неожиданно предложила:
– Иди к телефону и позвони своим близким. «Это хитрость», – подумала я.
– Нет, – ответила я. – Я не могу, потому что Муди не позволяет мне делать это.