У многих детей были врожденные дефекты. У некоторых – дебильное выражение лица. Мне подумалось, не является ли это результатом заключения браков между родственниками. Муди пытался убедить меня, что в Иране нет вредной наследственности, но я знала, что многие супружеские пары, собравшиеся здесь, – это братья и сестры. О результатах таких браков можно было судить по детям.
Спустя какое-то время пятый сын Баба Наджи и Амми Бозорг представил меня своей жене Эссей. Я знала его хорошо, потому что некоторое время он жил у нас в Техасе. Он тогда изрядно потрепал мне нервы, и я, что было не в моих правилах, поставила перед Муди ультиматум, чтобы он убрал его из дома. Однако сейчас его лицо показалось мне дружелюбным. Он был одним из немногих, кто обратился ко мне по-английски. Эссей училась в Англии и сносно говорила по-английски. На руках она держала малыша.
– Реза столько рассказывал мне о тебе, – сказала она. – Он так благодарен за все, что вы сделали для него.
Я поинтересовалась ребенком, и Эссей помрачнела: Мехди родился с деформированными, повернутыми назад ступнями, с деформированной головкой, вытянутым лбом. Эссей была сестрой своего мужа.
Махтаб пыталась убить комара, который оставил у нее на лбу огромный волдырь. Мы были измучены зноем августовского вечера. И хотя в доме была вентиляция, но по какой-то причине тетушка Бозорг не закрыла двери. Это, как и отсутствие москитных сеток на окнах, оказывало гостеприимство жаре и комарам.
У меня разболелась голова. Запах жирной пищи, человеческого пота, непрерывный шум и смена часового пояса сделали свое.
– Мы с Махтаб хотели бы лечь, – обратилась я к мужу.
Был ранний вечер, большинство родственников еще не разошлись, но Муди знал, что они хотят разговаривать с ним, а не со мной.
– Хорошо, – согласился он.
– У меня сильно болит голова. У тебя есть какое-нибудь лекарство?
Он извинился, проводил нас с Махтаб в спальню, дал мне три таблетки и вернулся к гостям.
Мы забрались в постель такие обессилившие, что даже ни провалившиеся матрасы, ни затхлые одеяла, ни колючие подушки не смогли помешать нам уснуть. Я знала, что Махтаб засыпает с той же молитвой, которая стучалась в моей раскалывающейся голове: «Боже, сделай так, чтобы эти две недели быстро пролетели».
Было около четырех часов утра, когда Баба Наджи загрохотал в дверь нашей спальни. Он кричал что-то по-персидски.
Во дворе раздавался голос азана – усиленный мегафоном, грустный, монотонный, протяжный, – который призывал правоверных исполнить свой религиозный долг.
– Время на молитву, – пробормотал Муди. Зевая и потягиваясь, он встал и отправился в ванную, чтобы совершить ритуальное омовение: облить водой руки, смочить лоб, нос и стопы.