Святые угодники, он считает, что она пришла потребовать справедливости. Он решил, что она ищет Эдуарда, чтобы поведать ему свою историю и попросить его заступничества.
– Что мне может понадобиться у короля? Он решит, что я какая-то служанка, которая пытается претендовать на место мертвой женщины, – она выдавила жалкую улыбку. – По правде говоря, я искала тебя. Паж показал мне, как пройти в твои покои, но я заблудилась и подумала, что если пересеку этот сад, то быстрее попаду в ту часть дворца, что за ним.
Бдительность немного притупилась. Как раз настолько, чтобы дать ей надежду.
– Зачем ты меня искала?
– Я думала о нашем разговоре на рынке и сожалела о том, как мы расстались. Я растерялась, когда увидела тебя, и была сама не своя. Вот и пришла поблагодарить тебя за то, что ты простил мое безрассудство и предложил снова защищать моего брата. Ты многим рискуешь, и я хочу, чтобы ты знал, как я тебе благодарна.
От ее слов лицо Ги смягчилось. Она заклинала, чтобы он решил, что причина того, что ее лицо пылает, в женском смущении, а не в отвращении, с которым она боролась.
Его честолюбие сыграло ей на руку, как она и рассчитывала. Совсем другое пламя зажглось в его глазах. При виде вспыхнувшего в них огня вожделения к ее горлу подступила тошнота.
У него был взгляд голодного самца, выслеживающего жертву, такой непохожий на тот, что она видела совсем недавно. Такой уродливый, по сравнению с красотой прошлой ночи.
Она не будет думать об этом сейчас, просто не может себе этого позволить. Но от этого невольного сравнения к ее ужасу перед ним примешалась жалость. Несмотря на власть, красоту и богатство, Ги никогда не узнает того, что можно познать, разрешив себе любить, а не ненавидеть.
Она не теряла бдительности и теперь, заглянув в эти глаза, увидела больше, чем видела прежде. За маской животной страсти она различила жажду чего-то другого, тоскливую жажду. Она внезапно поняла его лучше, чем когда-либо раньше, лучше, чем ей того хотелось.
Ги Лейтон подозревал, что он чем-то обделен, что его мертвая душа не в состоянии дать ему того, чего бы он хотел. Он чувствовал пустоту. То, как его понимала Джоан, было, наверное, наиболее близко к истине, и он своей извращенной душой по-своему ценил ее понимание. Вот почему он наслаждался ее ненавистью и поощрял ее. Вот почему оставил ее в живых и старался, чтобы в ее глазах смерть Марка выглядела случайностью.
Это открытие не смягчило ее сердца. Жалость примешивалась к ненависти и страху, но не поглощала их. Он был потерян, и она не могла его спасти, даже если то, что осталось от его человечности, стремилось к этому.