– Для отечественного бизнеса – почти норма, – автоматически возразила я.
И тут до меня дошел смысл сказанного.
«Выходит, Алехандро вовсе не за тобой в театр увязался! – сделал неутешительный вывод внутренний голос. – У него тут какие-то свои дела были, ради них он и приезжал, а с тобой встречаться как раз не рвался, потому и убежал без оглядки».
Настроение мое сделалось черным, как дольчегаббановский плащ, и домой я вернулась мрачнее тучи.
– Вот твоя расческа! – сердито сказала я мамуле, которая с неведомой целью выгуливала по коридору свой воздушный шар с пиратской эмблемой.
– О, как раз кстати! – вскричала она, принимая парикмахерский стилет. – Спасибо, Дюшенька!
– Не за что, – мрачно ответила я, без промедления удаляясь к себе.
Ближайшие тридцать минут я собиралась посвятить рыданиям в подушку и размышлениям на тему: «Почему я нынче такая несчастная и кого за это нужно казнить». Непосредственно к казни я планировала приступить уже на тридцать первой минуте.
Я рухнула на диван, страстно обняла подушку и приготовилась издать первое тоскливое «О-о-о!», но тут на кухне за стеной что-то с грохотом упало, и послышался мучительный нечеловеческий стон.
Я непредумышленно упала с дивана в эффектном спецназовском кувырке, вскочила, споткнулась о подушку, вылетела из комнаты в крутом пике, зацепила плечом вешалку в прихожей, но все-таки опередила на пути в пищеблок хромоногого Зяму. Он прискакал следом за мной, распинав по углам свалившиеся с вешалки одежки. За закрытой дверью ванной загремели падающие флаконы, и в коридор выскочил папуля. Одна щека у него была розовая, а другая белая, вся в мыле.
– Что-о случилось? – трубным голосом проорала бабуля, внеся посильный вклад в общий переполох.
На кухне уже не стонала, а хрипела мамуля. Глаза у нее были огромные, в пол-лица, а вторую половину физиономии закрывала густая светло-голубая пена. С мамули запросто можно было писать портрет младого Синего Бороды! Я онемела, Зяма обалдело выматерился, а папуля сразу же скомандовал:
– Дети, «Скорую»!
– Тьфу! – звучно плюнула мамуля, уронив на пол клок пены размером с мочалку. – Воды!
Она повернулась к нам спиной и согнулась над раковиной. Зяма тоже наклонился, присмотрелся к пене на полу и повторно выматерился, ухитрившись из одних ругательств построить стройное вопросительное предложение. Я тут же озвучила его приблизительный перевод на русский литературный язык:
– Откуда берется эта гадкая пена?
Изначально пена шла из уст мамули, но гадость продолжала жить своей жизнью и после того, как они расстались: голубое месиво на полу шипело, шкворчало и увеличивалось в объеме!