Зато наша мамуля была просто восхитительна. Она еще на стадии раздвигания занавеса мудро узурпировала многозначительную реплику: «О боже!» и затем периодически озвучивала ее в таком широком диапазоне интонаций, что становилось ясно: с системой Станиславского наша разносторонне образованная писательница знакома не понаслышке. Радостно-изумленное «О боже!», сорвавшееся с ее уст по прилету отлично сложенного Амурчика, сильно отличалось от презрительно-жалостливого «О боже!», адресованного тощенькой героине. Я вторила маменьке разнообразными по тональности смешками.
Ни одной дохлой кошки, если не считать худышки Елены, на сцену никто не выбросил! По окончании спектакля в студенческих рядах послышались восторженные крики: «Качать кордебалет!» и «Пацаны, айда за автографами!», а к нам в ложу явился за приговором сам режиссер Тупиковский. Этот щуплый длинноволосый господин с подозрительной серьгой в ухе на фоне аппетитных полураздетых хористок выглядел недостаточно эффектно, чтобы вызвать в половозрелых зрительских массах желание обнимать его и подбрасывать в воздух, но свою порцию внимания Тупиковский все-таки получил.
– Что ж вы сделали с Гомером, батенька? – маниакально блестя очками, пристал к нему университетский профессор, весь спектакль – я видела! – неотрывно таращившийся в бинокль на скромные прелести возлюбленной Париса. – Спору нет, у вас получилось весьма интересное прочтение, но оно же никак не учитывает современных автору канонов красоты! Елена-то Прекрасная у вас какова? Подиумная худышка, долговязая модель! А вы на скульптурных красавиц работы Праксителя посмотрите, на древние фрески, на мозаичные картины: там женщины – ого-го!
– Куда еще больше ого-го! – гневно сопя, перебила его департаментская дама, туго обмотанная янтарями. – В третий раз смотрю это безобразие и все больше возмущаюсь. Послушайте, Тупиковский! Вы в курсе, что на вашем спектакле культурных женщин тошнит?!
– Что-то не вижу в этой ложе никаких следов обратной перистальтики! – звонким голосом сказала мамуля и потянула меня за голый локоток. – Пойдем, Дюшенька, за кулисы! Будем знакомиться с этой талантливой труппой.
– Только не с мужской ее частью, ладно, ма? – забеспокоилась я, вспомнив, сколь ревнивы, вспыльчивы и скоры на расправу мой папа-полковник и жених-капитан. – А то была труппа – будут трупы…
– О боже! – в сотый раз воскликнула мамуля.
Она капризно дернула плечиком и, подобрав юбку, уметнулась за кулисы.
Я поспевала за шустрой маменькой с трудом. Перед ней-то культурная публика расступалась с восторженным шепотом: «Смотрите, смотрите, это же Бася Кузнецова!», а вот мне приходилось пробиваться сквозь толпу ее читателей и почитателей. В результате мамуля плыла по фарватеру, как бригантина, а я тряслась на волнах, как баржа, при этом выполняя соответствующие интендантские функции: раздавала желающим заранее заготовленные мудрой писательницей визитки с автографами. Впрочем, это я делала вполне охотно, торопясь избавиться от лишнего груза: карточки сильно отягощали мою заплечную торбочку. В мамулину микроскопическую сумочку для светских раутов увесистый брикет плотной льняной бумаги не поместился, а карманов на ее вечернем платье не было и в помине.