Добросовестно рассовывая в ладошки жаждущих автографов золоченые картонки, я в конце концов потеряла мамулю из виду и оказалась предоставлена сама себе, так что экскурсию по театральному закулисью я совершала уже в одиночестве.
Изнанка эротического шоу выглядела абсолютно буднично. За пыльной холщовой гардиной прятался с сигареткой великовозрастный Амурчик. Увидев меня, он нервно затрепыхался, едва не оборвал кулису, закашлялся и посмотрел на меня с такой ненавистью, что пришлось сказать:
– Спокойно, я не Минздрав, мне ваше здоровье до лампочки!
В просцениуме сбились в стаю хористки, передавая из рук в руки полуведерную бутыль жидкости для снятия макияжа и растрепанный пук ваты. Размазывая на грудях розовый тон цвета молочного поросяти, они дружно ругали дешевый театральный грим, который и ложится плохо, и смывается скверно. Из потолочного люка, в который эффектно вознеслась в процессе любовной игры сладкая парочка Парис – Елена, торчали подошвы резиновых сапог и доносился приглушенный мужественный мат, подвергающий огульной критике действия какого-то Илюхи. Видите ли, этот Илюха перетянул что-то такое на букву «х», из-за чего в подъемном механизме заклинило нечто на букву «с», а в результате вся конструкция пошла в «ж», и извлечение ее оттуда представлялось маловероятным и трудоемким.
Будучи филологом по образованию, я так внимательно и уважительно слушала сложные матерные подчинения, что пустившиеся в обратный путь с театральных небес на грешную сцену резиновые сапоги едва не двинули меня по уху. Спасибо, Бронич оттащил в сторонку! А я сразу не поняла, кто и с какой целью хватает меня за голое плечико, и возмущенно воскликнула:
– Отстань, придурок!
– Извини, Инночка, – покаялся шеф, настойчиво увлекая меня в неизвестном направлении. – Я, конечно, не имею права беспокоить тебя в свободное от работы время, но тут такое дело…
– Какое еще дело? – насторожилась я, передумав извиняться за «придурка».
Если бы у моей лодочки был якорь, я бы не преминула выбросить его за борт. Внутренний голос настойчиво советовал решительно дистанцироваться от того неотложного дела, ради которого шеф, обычно не склонный путать личное с общественным и распускать руки, выследил меня за кулисами, сцапал, как Кинг-Конг голливудскую блондинку, и поволок прочь из театральных чертогов. От такого необычного начала можно было ждать самого странного и неприятного продолжения – от увольнения по статье до сожжения на костре святой инквизиции.
Поэтому в турникете у служебного выхода я растопырилась, как противотанковый еж, и вскричала: