Квинт резко ответил сыну:
— Что ты говоришь? Леонид мой друг, и если у человека неприятности, я не могу отказывать ему в помощи. А твои дружки вытянут из нашей семьи все, что мы имеем. Не останется даже медного асса, чтобы сходить помыться в баню. Я тебе дам двести сестерциев. На большее не рассчитывай.
— Отец, ты что, смеешься надо мной? Да такие деньги каждый день имеет самый оборванец-плебей, получая подарки от цезаря, а я, патриций, должен довольствоваться тем, что ты мне предлагаешь? Пять тысяч сестерциев! На меньшее я не согласен!
Квинт побагровел. Глаза засветились недобрым огоньком.
— Юлий, ты ворвался в таблиний, где я разговаривал с другом! Ты не поздорвался с гостем, как того требуют правила приличия, да к тому же ты требуешь Кучу денег. Тебе не кажется, что ты стал слишком неумерен в желаниях?
— Скажи пожалуйста, отец, а сколько ты отсчитал своему другу?
— Тебя это не касается!
— Возможно! Но почему твой сын не может получить нужную сумму. Ты же даешь деньги всякому, кто к тебе приходит. Почему этот человек торчит в нашем доме? Наверное, и в самом деле его женушка обеднела.
Девица захихикала. Легат порывался уйти, но Квинт удержал его. Юлий же, нисколько не смущаясь, продолжал:
— Послушай, отец. Да твой друг богаче нас, хотя род его не знатен. Неужели ты полагаешь, что легат Кампанского легиона ничего не имеет за душой? Нет же! Сами боги одарили его своей милостью. На их вилле устраиваются такие пиры… Пальчики оближешь! Его жена, Фабия — женщина, богаче и развратнее которой не сыщешь во всей Капуе. Как же Фабия даст ему денег, если она сама мне жаловалась, что он плохо ласкает ее по ночам.
— Заткнись, щенок? — вскипел Леонид. На его лбу выступили капельки пота.
Юлий дерзко ответил:
— Это мой дом! В этих стенах я могу говорить все, что думаю, а ты здесь только гость!
— Юлий! Сейчас же извинись перед Петронием Леонидом! — голос сенатора прозвучал резко и негодующе.
— Я же сказал то, что думаю! Фабия, эта потаскуха, кидается на шею каждому юнцу. И меня она затащила в трактир. Хотела, чтобы я всю ночь играл ей на кифаре. Но, разумеется, на этом она не остановилась.
— Подонок, — прошипел Леонид, — мало того, что ты порочишь мою семью. Тебе надо больно сделать отцу. Ты презрел достоинство римского гражданина, превратившись в варвара. Где твоя одежда, которую веками носили твои предки? Ты променял тогу римлянина на эти штаны, — легат презрительно хмыкнул.
— Я римлянин, — гордо сказал Юлий. — А вот ты действительно тряпка. Ты думаешь, что никто не знает, как ты, солдат, служишь у своей жены, подобно бездомному псу. Если бы это было не так, ты не пришел бы просить у моего отца денег?