Чуть ли не неделю гневалось море. Полчища туч, подхваченных разъяренным ветром, день и ночь проносились над восточным краем материка. Поселок как вымер. Ни лая собак, ни людского говора. Мы уже смирились со многим. О гибели людей говорили как о свершившемся факте, и не так проклинали погоду…
И вот на седьмой день после катастрофы меня разбудил резкий стук в окно. Я вскочил. С аэродрома доносился гул разогреваемых моторов.
— Приехали за вами. В восемь — вылет, — услышал я голос шофера.
Короткие сборы, тороплюсь, не до завтрака. Добрая старушка-хозяйка засовывает в карман моего полушубка, как всегда, сверток с постряпушками.
— Пошли вам господь удачу, — говорит она вслед.
Бури как не бывало! Погода ясная, безветренная. Такой небесной синевы, кажется, я не видел даже в зимние шестидесятиградусные морозы. Подъезжая к аэродрому, мы видели, как оторвался от земли АН-2 и, не разворачиваясь, лег курсом на Уду. Наш ЛИ-2 еще стоял под заправкой.
— Станциям побережья дежурить весь день, — распорядился я радисту Евтушенко.
— Выйдут на связь в девять, передам. А если будут срочные сообщения?
— Передавайте на борт.
Никогда я не отправлялся в путь с таким волнением. Вот мы плывем высоко над пустынной землей, еще окутанной предутренним сумраком. Постепенно далекая синева бледнеет. Какая-то неопределенная, неведомая надежда живет в наступающем утре. Оно распахивается впереди широким горизонтом. Свет обнимает полнеба. Появляется солнце.
Видимость изумительная. Земля просматривается на сотни километров. Мы с Плоткиным, не отрываясь, настороженно всматриваемся в пространство. Но оно мертво, нет признаков человека.
Вот и Удская равнина. Она появляется внезапно из-за хребта, вся сразу, залитая ярким светом. Через пять минут мы над ней. Машина забирает вправо, обходит равнину большим кругом, направляется к Чагарским гольцам.
Именно тут, между Удой и Чагарскими гольцами, мы надеемся найти своих товарищей. Обозреваем эту огромную площадь мари по мелким квадратам. Летим низко. Глаза устают от напряжения. Нет, не найти!..
Наше время кончается. Пора на базу. Последний раз я смотрю на седую пустыню с блюдцами озер, простроченную узкими перелесками. Они молчат. Последний, прощальный пролет. Машина набирает высоту. Наш путь лежит на запад. Мельчают Чагарские гольцы, уже просматриваются озера на обширных марях, далеко в синеву уходит горизонт.
— Дым! — кричит Плоткин.
Я бросаюсь к нему. Жадным взглядом окидываю всхолмленную местность. Ничего не вижу.
— На дне пади! Справа от реки! — кричит он.
Теперь и я замечаю дымок. Он лежит на перелеске серым расплывчатым пятном, точно клочок тумана.