— Пришли, — сказала Феклуша и с каким-то сочувствием поглядела на Дуню. Прежде чем стучать в дверь, она, пригнувшись к Дуниному уху, быстрым шепотком проговорила: — Не больно спорь, не перечь ей…
— Кому? — тоже шепотком переспросила Дуня. А сердце у нее вдруг так заекало, так и заколотилось, будто с испуга совсем Захотело выскочить.
Феклуша с досадой ответила:
— Да с Сидоровной же… Непонятливая ты, право! Ты больше помалкивай да поддакивай. Она — надзирательница здесь, поняла?
— Поняла.
— Я здесь с месяц жила… Ее нрав знаю. Драчунья!
— А зачем ты здесь жила? — шепотом спросила Дуня.
— Да все наш барин! Он всякую девку дансеркой али певицей норовит сделать. А я не сгодилась ему для театра. Каждый день бога благодарю за это.
— Может, и я не сгожусь? — чуть ли не с радостью спросила Дуня.
Феклуша оглядела Дуню с ног до головы: ее пыльные лапти, старый сарафан, весь в заплатах, бледное, худенькое лицо с запавшими, усталыми глазами. Ответила:
— Может, и не сгодишься. Уж больно неказиста.
— Может, меня обратно отошлют? — снова спросила Дуня, и надежда затеплилась в ее сердце.
— А ты какая? Купленная?
— Не знаю, — пожав плечами, грустно ответила Дуня. — Может, и купленная…
Да разве могла она это знать: купил ли ее здешний барин или нет? Привезли сюда — вот и все. Это она знала.
Феклуша легонько, согнутым в крючок пальцем постучалась в дверь, и они молча стали ждать.
Прошла минута. А то и две.
Дуня без слов поглядела на Феклушу: ты бы еще стукнула, да посильнее…
Но та тоже взглядом ей объяснила: нет, нет, нельзя. Стой и жди!
Прошло какое-то время, наконец за дверью послышались шаги, кряхтенье, бормотание. Кто-то загрохотал щеколдой. Кто-то со скрипом повернул в замочной скважине ключ… И дверь отворилась.
Никогда Дуне не приходилось видеть таких людей. Все у этой женщины было кругло. Будто вся она была слеплена из нескольких разных, хорошо надутых шаров. На нижнем, самом большом, стоял шар поменьше. Ко второму, меньшему, был приделан шар еще поменьше. Сбоку, из широких, похожих на белые пузыри, рукавов, выглядывали толстые руки с пухлыми ладонями и короткими пальцами.
Глаза у нее были желтые, узкие и с прищуром. Казалось, что они увязли среди толстых щек, но взгляд их был так остер и пронзителен, что Дуня невольно поежилась, когда женщина внимательно на нее взглянула.
Дуне казалось, что голос этой женщины должен быть басовит, груб и громок. Но неожиданно та пискляво крикнула:
— Дурища, чего грохочешь в дверь! Чай, думаешь, тут глухие? Эти слова относились к Феклуше.
Дуня изумилась: да разве громок был стук? Ведь Феклуша еле-еле поскребла дверь. Не громче, чем мышь в подполе.