Даша говорила, что ее в Валере Синявском устраивает все, кроме его человеческих качеств, имени, внешности, манеры себя вести и отношения ко мне. "В остальном, — говорила Даша страшным голосом, — твой хахаль — ну чистое золото".
С Валерой Синявским мы вместе учились, и он считался самым завидным женихом курса. Считалось, что он очень, ну очень талантлив, к тому же красив, высрк и вообще настоящий секс-символ. Поэтому в своей слабости, то есть в том, что я поддалась на его уговоры, виновата не столько я, сколько общественное мнение. Если все вокруг только и говорили: "Ах, Синявский, ох, Синявский", что мне, скажите, оставалось? Я, по молодости и по глупости, решила: "Ну, ладно, Синявский так Синявский".
Первые пару лет все было очень мило и душевно, чего не скажешь о последующих двух годах, в течение которых мы снимали квартиру на окраине Москвы. То есть, вместо того чтобы жить себе спокойно с мамой в центре и тратить на дорогу до факультета двадцать минут, я должна была надрывать свое здоровье, заботясь о пропитании и о личной гигиене Синявского. Наградой (или расплатой?) за это счастье стали переполненные автобусы, в которых я проводила по два часа ежедневно. В процессе совместного выживания выяснилось, что в первой половине дня у Синявского стабильно плохое настроение. Настолько плохое, что улыбаться по утрам он не может. Пробовал по моей просьбе, но — нет, не идет. Аргументация такая: "Утро же, какие тут улыбки?" Вечерние улыбки Синявского тоже доставались мне не без труда, и только в обмен на диетический обед из четырех блюд (это в студенческие-то годы!) и на стерильную чистоту в квартире.
Выглядело это следующим образом: придя домой, он оглядывался по сторонам и, указывая на вещи, сваленные на стуле, на грязную посуду в раковине или на пол, недостаточно чистый, с его точки зрения, спрашивал:
— Это что?
Не считая нужным вводить его в заблуждение, я всегда говорила правду. "Это одежда", "это посуда", "это пол". Однако ТАКОЙ мой ответ никогда не казался ему исчерпывающим. И он спрашивал:
— Почему, хотелось бы понять, я должен жить в свинарнике?
Мой следующий ответ, как мне кажется, напрашивался:
— Не живи.
Дело в том, что я не выношу, когда мне делают замечания. Также я не выношу такого тона — хозяйского и требовательного. Пожалуй, это единственное, что может довести меня до бешенства. Поэтому голосом, абсолютно лишенным приятности, я неизменно предлагала Синявскому несколько вариантов на выбор: "Не нравится свинарник? Убери вещи, помой пол и посуду и наслаждайся жизнью".