— В салон просят, — сказал Матвеичев.
— Меня? — приподнялся Иван Кузьмич. — Кто просит?
— Насчет хлеба.
Иван Кузьмич давно ждал этого неприятного объяснения и все же подготовиться к нему не успел.
— Обратись к помполиту, — буркнул он. — Пускай разберется…
— Корней Савельич там. Только без вас невозможно, — настаивал Матвеичев. — Никак.
Иван Кузьмич вошел в салон подтянутый, не по возрасту бодрый. Шестеро матросов сидели перед полными мисками. Возле каждого из них лежало по куску хлеба.
— Что у вас тут стряслось? — с нарочитой беспечностью спросил Иван Кузьмич.
— С хлебом жмут, — поднялся со скамьи Марушко. — Жмут так… спасу нет. Что ни день, пайку уменьшают. Сегодня к обеду дали по куску хлеба, и все.
— Я приказал рыбы не жалеть. — Иван Кузьмич обернулся к боцману.
— На одной рыбе не поработаешь, — заговорил пожилой кочегар. — Мы все отдаем палубе. Сил не жалеем. Но и нам отдайте что положено. И так-то измотались за неделю… Не люди стали.
— Всё? — сухо спросил Иван Кузьмич и обратился к стоящему в стороне Корнею Савельичу: — Вы объяснили команде наше положение?..
— По три раза на день объясняет, — перебил его Марушко. — Все разъяснил. Только разъяснениями брюхо не набьешь.
— И тем не менее, — сухо остановил его капитан, — до возвращения в порт придется работать на сокращенном пайке.
— Какая ж это работа? — проворчал кочегар. — И так-то ноги не держат. Шуруешь, шуруешь у топки. А потом нож в руки и айда на подвахту, шкерить.
— По шестнадцать часов не отходим от рыбодела, — подхватил Марушко.
— Вечером, на смене вахт, соберите общее собрание, — сказал Иван Кузьмич помполиту. — Пускай выскажутся не трое—четверо, а вся команда.
— Нам собрание не нужно! — закричал Марушко. — Мы хлеба хотим!
— Матросу положено восемьсот грамм на день, — настаивал кочегар. — Положите их на стол.
— Как вы разговариваете?! — одернул его Иван Кузьмич.
— Здесь не армия! — дерзко уставился на капитана Марушко. — На губу не посадишь!
— Надо будет — посажу, — жестко оборвал его капитан.
— Сажай! Сам-то поел досыта, побрился с одеколончиком, выспался. А мы щетиной обросли. Гляди. — И Марушко провел ладонью по небритой щеке.
— Я ем то же, что и все, — с трудом сдерживая готовый прорваться гнев, ответил Иван Кузьмич и подумал: “Вот чем ты перетянул людей на спою сторону!”
— Ничего! — Щучий рот Марушко растянулся в злой улыбке. — Вам не хватит за общим столом, так и в каюту принесут…
— Чего болтаешь? — неожиданно вмешалась повариха. — Зря тебя, паразита, из тюрьмы выпустили. Поспешили.
— Слыхали! — Марушко обернулся к выжидающе притихшим товарищам. — Горбатимся, калечимся круглые сутки. И нас еще попрекают!..