– Лучше расскажи мне о своих видениях, – на миг сомкнув ресницы, попросила она.
Я вылил в свой фужер остатки вина…
– Это, наверное, глупо звучит… Но мне действительно иногда кажется, будто я словно проваливаюсь куда-то. Далеко, в чужую жизнь какого-то незнакомого человека. Я даже не знаю его.
– Знаешь.
– Не знаю. Или, вернее, знаю, но не помню… – Я окончательно запутался, но она все равно не отпустила бы меня, не найди я решения. – Он – белогвардеец, служил царю, сейчас воюет где-то в Сибири, с монголами. Нет, вместе с монголами! Мне часто видятся степи, желтые, пустые, похожие на шкуру верблюда. И еще буддистские храмы с колокольчиками, повторяющими твое имя. И все время война, кровь, много крови…
– Когда почувствовал это в первый раз?
– Когда ты поцеловала меня.
– Хорошо, проверим. – Лана приподнялась и сама коснулась уже теплыми губами моих губ. Боль в левой части лба вспыхнула, как удар казачьей шашки…
Город горел. Трупы китайцев-гаминов валялись прямо посреди улиц. Мародеров и грабителей расстреливали на месте. Я ехал на своей белой кобыле, в малиновом монгольском халате, с золотыми погонами на плечах, и с наслаждением вдыхал запах падали. С некоторых пор сладковато-пьянящий дух мертвой плоти вызывал во мне странные, смешанные и противоречивые чувства.
Я словно бы переставал быть самим собою. Потомок древних крестоносцев, носитель великой фамилии, издревле рождавшей воинов и героев, не мыслящий себя в мирной жизни, я вдруг растворился в незнакомых доселе откровениях буддистских лам. Ранее за глаза, а теперь и открыто в лицо мои цэрики с уважительным придыханием называли меня Махагалой – шестируким богом войны! И я отчетливо ощущал в себе его присутствие, усиливающееся с каждым днем, а вернее, с каждой кровавой жертвой, принесенной мною в боях за Ургу…
Я не начинал штурма, пока мои люди, переодетые в желтые одеяния лам, не выкрали живого Будду из-под превосходящей китайской охраны. После этого невероятного деяния весь гарнизон врага был деморализован, генерал Го Сунлин в гневе покинул город, и я не мешал ему. В ту же ночь Азиатская дивизия молча пошла на Ургу!
Мы штурмовали ее обмороженные, плохо вооруженные, голодные, доведенные до полного отчаяния. Забайкальские казаки, башкирцы, монголы и тибетцы убивали, резали, рубили всех, кто оказывал хоть малейшее сопротивление. Мы не жалели никого, никто не жалел нас, и кровь на схваченных морозом узеньких улицах быстро становилась розовым льдом. Безумство войны усмирялось лишь животным страхом перед моим взором. Я никогда не прятался за спины своих людей, выходя на китайские штыки лишь с одной монгольской плеткой-ташуром. Суеверные гамины сами бросали оружие в снег…