Урок пения. Появляется Антонен Рабастан в галстуке лазурного цвета. «Вот это да! Прекрасное светило!» – как говорили провансальцы в Руместане. Глянь-ка, следом за ним идёт Эме Лантене в сопровождении какого-то крошечного существа с удивительно мягкой походкой: на вид девочке лет тринадцать, физиономия у неё чуть плоская, глаза зелёные, свежий цвет лица, шелковистые тёмные волосы. Она робко останавливается на пороге. Эме со смехом поворачивается к ней: «Иди, иди, не бойся, слышишь, Люс?»
Так это её сестра! Я совсем забыла об этой малявке! Как же, как же, Эме говорила о возможном приезде сестры, когда мы были подружками… Эта сестра, которую Эме притащила к нам в класс, кажется мне такой забавной, что я щипаю Анаис – та хихикает, щекочу Мари Белом – та мяукает, и делаю одно па на два такта за спиной мадемуазель Сержан. Рабастан находит эти выходки весьма милыми; сестрёнка Эме смотрит на меня раскосыми глазами.
Эме смеётся (она теперь беспрерывно смеётся – ещё бы, такое счастье привалило!) и говорит:
– Прошу вас, Клодина, не надо, а то она ошалеет с самого начала; она от природы довольно робкая.
– Мадемуазель, я буду беречь её как зеницу ока. Сколько ей лет?
– В прошлом месяце исполнилось пятнадцать.
– Пятнадцать? Вот уж поистине не верь глазам своим. Я бы дала ей не больше тринадцати, да и то по доброте душевной.
Сестрёнка Эме, зардевшись, уставилась себе под ноги – ноги у неё, впрочем, красивые. Она стоит рядом с Эме и для вящей уверенности держится за её руку. Ну сейчас я ей придам храбрости!
– Иди, малышка, иди сюда, не бойся. Этот господин, что нацепляет в нашу честь умопомрачительные галстуки, – наш славный учитель пения. К сожалению, лицезреть ты его будешь лишь по четвергам и воскресеньям. Эти девушки – наши одноклассницы, ты с ними быстро познакомишься. А я – отличница, редкая птица, меня никогда не ругают (правда, мадемуазель?), и я всегда такая смирная, как сегодня. Я стану тебе второй матерью!
Мадемуазель Сержан веселится, хотя и не показывает вида. Рабастан в восторге, а во взгляде новенькой – сомнение, в своём ли я уме. Я оставляю Люс в покое, я достаточно с ней наигралась. Она так и стоит рядом с сестрой, которая называет её «зверюшкой». Интерес к этой девчонке у меня пропал. Я без всякого стеснения спрашиваю:
– Где же вы поселите девчонку, ведь комнаты ещё не готовы?
– У себя, – отвечает Эме.
Я прикусываю губу и, глядя директрисе в лицо, отчётливо произношу:
– Какая досада!
Рабастан хмыкает в кулак (неужели он что-то пронюхал?) и высказывается в том смысле, что неплохо бы начать петь. Да, неплохо, и мы начинаем. Новенькая не хочет ничего знать и упрямо молчит.