Чайка (Норрис) - страница 5

Приглядываясь к ней, насколько позволяло приличие, Кент решил, что через десять лет, когда она вполне расцветет, эта девочка будет поразительной красавицей.

– Здесь в скалах множество таких пещер, – говорила она между тем. – А внизу, в миле или двух от берега, есть одна настоящая, большая, внутри устроен очаг и висит гамак. Это было любимое место моих игр с тех пор, как я себя помню.

– Вы из Солито? – осмелился спросить Кент.

Он от всей души наслаждался этим неожиданным приключением на пустынном берегу, и его новая знакомая все больше нравилась ему. Она в эту минуту, нагнувшись, завязывала шнурки на своих туфлях. При вопросе Кента она выпрямилась, не выпуская из рук шнурков, и посмотрела на него удивленно и немного негодующе.

– Я? – сказала она высокомерно. – Да, я Жуанита Эспиноза.

– Вот как?! – заметил после минутной паузы Кент с извиняющейся улыбкой. – А я и не знал, что сеньора Эспиноза… что у сеньоры Эспинозы есть… Вы кто ей? Племянница?

– Ее дочь. Любой человек в Солито мог бы вам это сказать.

– И вы живете здесь постоянно?

– Жила здесь всю свою жизнь. Нет, – поправилась она, – кроме тех четырех лет, что провела в монастырской школе. Мать меня сначала обучала сама, а потом я поступила в пансион в Мэрисвилле.

– Вот как! Но отчего в Мэрисвилле? Разве нет школ поближе? Хотя бы в Сан-Жозе или Сан-Франциско?

– Все мои тетушки Эспинозы и бабушка воспитывались в монастыре «Нотр Дам» в Мэрисвилле, – объяснила девушка степенно. – Когда моя бабка была молода, Мэрисвилль был больше, чем Сан-Франциско, Лос-Анджелеса еще не существовало, а Бениция была главным городом штата. И в глазах моей матери и матери моего отца Мерисвилль остался единственным местом, где молодые девушки получают образование, – закончила она со смехом.

– Ваша бабка, вероятно, могла бы рассказать много любопытного о старых временах, – заметил Кент.

– Ее уже нет в живых.

– А нравилась вам жизнь в пансионе? – спросил Кент, поднимая глаза на собеседницу.

Он теперь полулежал, облокотясь на руку, и лениво рисовал узоры на песке острым краем раковины.

К Жуаните как-то сразу вернулась ее прежняя сдержанность.

– Да, очень нравилась, – отвечала она коротко и сухо. Кент угадал причину этой перемены в ней. Он слишком много спрашивал, и она уже рассердилась на себя за излишнюю откровенность. Надо поправить дело.

– А я вот не особенно любил школу, – заговорил он, словно не замечая ее сухости. – Правда, только до последнего года ученья. Зато потом, в колледже, я провел чудные годы. Я родом из Принстауна, мое имя, Фергюсон, Кент Фергюсон. На втором курсе я стал писать и… – Он вдруг запнулся, лицо его омрачилось. – Это было семь лет тому назад, – добавил он затем, хмурясь и улыбаясь в одно и то же время.