– Д-да… А вы спрашивали у нее?
– Нет. Но осенью, перед ее отъездом в Вашингтон, я упомянул это имя в разговоре со стариком и заметил, что она услышала. Считая, что этот субъект должен был быть певцом – раз его имя написано на нотах для пения – я спросил Чэттертона, слышал ли он когда-нибудь о певце с таким именем. Он сказал, что нет; да я этого и ожидал. Но она подняла глаза от книги – это было в библиотеке – и сказала небрежно: «А где вы слышали это имя, Кент?» – Я объяснил, что оно попалось мне на нотах, наверху, в кладовой, когда укладывали гравюры, и она, казалось, потеряла всякий интерес к этому вопросу – вот и все.
– Отчего у нее всегда какие-то секреты?! Отчего бы ей не быть откровенной? – подумала вслух Жуанита с некоторым нетерпением в тоне.
– Да, кажется, женщины вообще любят таинственность. Не так ли? – спросил Кент с такой забавной наивностью, что Жуанита расхохоталась.
– Может быть. И я теперь убеждена, что это именно она приезжала к моей матери. Конечно, ее личные дела никого не касаются. И, безусловно, она имеет право уволить меня, и она очень щедра ко мне. Но почему, все-таки?
– Она отрицает, что была на ранчо?
– О, категорически! Она никогда не слыхала ни о Солито, ни о моей матери, ни о чем!
Ее глаза встретились с глазами Кента.
– Но ведь существует на свете такая вещь, как правда, Кент! – сказала она упрямо.
– Да, но мало ли почему иногда скрываешь ее? Может быть, ради безопасности и спокойствия тех, кого любишь…
Вы ведь не можете всегда говорить правду. Да это не всегда и нужно!
Взглянув на видимо не убежденную его философией Жуаниту, Кент продолжал своим ласковым, ленивым голосом:
– Не приходило ли вам в голову, например, такое объяснение: у сеньоры родился ребенок – не от ее мужа. Она идет к своей ближайшей подруге, Дженни Дэвис, поверяет ей свою тайну и просит взять ребенка и прислать его на ранчо через некоторое время, чтобы муж счел его за приемыша.
Жуанита остановилась и посмотрела ему в лицо гневными и печальными глазами.
– Это только гипотеза, – успокоил ее Кент. – Я просто предполагаю, что у нее могло быть в прошлом горе, о котором вам ничего неизвестно. Может быть, ее муж был в отсутствии и мог догадаться, что этот ребенок – не от него.
– Ах, вы говорите так, потому что не знали моей матери! – сердито смеясь, возразила девушка.
– Не знал, конечно, но, Жуанита, вы же должны были допустить, что что-то было не так, когда вдруг оказались лишенной наследства и вам ясно намекнули, что вы – не Эспиноза. В таком случае, отчего не предположить, что миссис Чэттертон просто не хочет огорчать вас. Да и мысль о Билли ее, как добрую мать, беспокоит. Ей не хочется, чтобы он сейчас связал себя любовью… Ей известна какая-то любовная история… или трагедия сеньоры… Но она обещала не открывать ее. И вдруг она находит вас в своем доме, благодаря удивительному совпадению! Она поступает так, как можно было ожидать: хочет быть вам другом, но убрать вас отсюда – вот и все.