Перед гробом, установленным в парадной зале, прошло множество народа, чтобы отдать покойнику последнюю дань уважения.
Лежа на возвышении в гробу, со шпагой в ногах и с четками в неподвижных руках, Карл-Фридрих фон Клеве как будто смотрел своими незрячими глазами на поклонение, воздаваемое ему живыми. На лице его застыла горькая, саркастическая улыбка; тихое пламя высоких свечей озаряло его сжатый рот и глубоко врезавшиеся морщины. Женщины, которых он прославил своим ухаживаньем, подходили и на мгновение склоняли колени у его гроба. Знаменитая Дезире де Клон бросила фиалки на ступеньки. Она горько плакала настоящими слезами, смывшими ее старательно наведенную красоту: плохой муж иногда бывает превосходным любовником.
У Карла-Фридриха было, по крайней мере, одно достоинство – щедрость.
Ирэн спустилась последняя в залу. Было поздно, и в зале было очень холодно, но, когда Ирэн вошла, то густой и теплый запах цветов так подействовал на нее, что ей сделалось дурно. Этот запах хлынул на нее широкой волной, словно оглушив ее.
Она медленно двигалась по каменным плитам.
Она пришла сюда прямо из своей комнаты, накинув белый шарф на свое черное платье.
В ногах гроба дежурили двое старых слуг. Они молча удалились, когда подошла их госпожа.
Она долго смотрела на своего мужа, на этого человека, который удушил ее жизнь, придавил ее волю и вместо любви обрек ее на унижение и грязные, вынужденные ласки. Ее серые глаза были печально устремлены на это мертвое, холодное лицо с закрытыми веками.
Это тянулось долгие годы, все годы ее юности.
В ее воображении ожило все прошлое, и она вспомнила день своей свадьбы. Она увидела перед собою внутренность собора, тускло освещенную, таинственную, пропитанную вековым запахом ладана, увитую гирляндами бледных цветов. Вокруг нее мягко рокотал орган. Быть выданной замуж в восемнадцать лет! Идти жертвой под венец в лучшие годы юности!
Ее охватила сильная дрожь, потрясшая ее с головы до ног. Она коснулась руками мягкого бархата покрова. Слава Богу, она не в церкви, она здесь, она свободна!
Только теперь она почувствовала происшедшую перемену. Все эти дни, пока он умирал, прошли в таких хлопотливых заботах, она была так утомлена физически и морально, что не имела возможности обдумать свое положение. Только теперь перед ней открылась подлинная действительность.
Легкий румянец окрасил ее щеки; с подавленным криком она опустилась на колени. Ее уста шептали прерывистые слова, в которых сливались нежная благодарность, и надежда, и мольба.