— Мысль старая, как сама алхимия, — заключил Ратинус.
— Но из нее делали неверные выводы! — возвысил голос Трефуль. — Невежды вываривали эликсир из урины, ковыряли живую серу в ушах и извлекали философскую ртуть из выделений носа. А ведь это все отбросы, то нечистое, что уходит из тела! Чистое остается. Вот где путь! Гомункулус может быть получен только из человека, не от ветра, вод и камней, а от мяса, хрящей и крови!
— Это похоже на правду, — признал Ратинус. — Хотя, по моему разумению, для таких целей больше подходит женская плоть, поскольку именно женщина была сотворена последней, а значит, более чистой, причем сотворена не из земли, а из уже очищенного материала — ребра мужчины. Остальное возражений не вызывает. Я поздравляю тебя!
— Ты ничего не понял! — простонал Стефан. — Я не нашел путь, я потерял его! Чтобы создать гомункулуса, надо убить человека!
Слово «лаборатория» означает место, где работают. И как бы ни были обширны залы, темны и прохладны погреба, хитро устроены отражательные и воздушные печи, всему этому нет названия лаборатории, пока не одушевил их труд алхимика.
Стефан Трефуль сидел один, оглядывая непривычно чистую комнату. С утра он приказал навести здесь порядок, и вот инструменты начищены золой, посуда перемыта и разложена по высоким полкам, пережженные в прах куски металла, осколки стекла, иной мусор — выметены. Кристина обмела покрытые жирной копотью лохмотья паутины, вытерла пыль, и теперь Стефан не узнавал комнаты, в которой провел годы.
В центральном анаторе с трудом помещается небывало огромный аламбик, многогорлый, толстостенный, с великими муками выдутый враз пятью ремесленниками по заказу Стефана. Такая махина может послужить яйцом философов, но она пуста и чиста немыслимой звенящей чистотой. Стефану Трефулю нечего положить туда; микрокосм происходит лишь от недоступных прозрачнейших эссенций, очищенных живым человеческим телом. Туго натянут желтый шелк на фильтрах, вертушка карусели, ускоряющей седиментацию, смазана маслом и тускло блестит, промытые бычачьи пузыри ожидают веществ для тонкого растворения, а посреди стола тяжко стоит огромная ступа, вырезанная из цельного агата. Все готово и ждет прихода демиурга. Но демиург не придет, поскольку, прежде чем микрокосм появится в яйце, надо бросить под каменный пест живого человека.
Дверь, тонко скрипнув, приотворилась. В комнату скользнула Кристина.
— Ты здесь? — удивился Трефуль, — Тебе давно пора быть дома. Подумай, что скажут люди и что подумает твоя мать?
— Мастер, — серьезно сказала Кристина, — что можно сказать о дочери акушерки? А матери, скорее всего, тоже нет сейчас дома.