Кэрри направилась к дальнему краю парковки, бросив на прощание:
– До скорого.
Мы с Аароном молча кивнули.
Когда мы оказались около синего, запыленного, заляпанного грязью пикапа «мазда», Аарон сказал:
– Это наш.
Опять-таки больше, чем я ожидал, с фибергласовым навесом над кузовом, обращавшим пикап в подобие фургончика. Аарон, уже залезший внутрь, наклонился открыть мне дверцу.
В машине было как в печке. Спасибо и на том, что почти расплавившуюся обшивку сидений покрывали старые одеяла.
– Вы извините меня, Ник? Я на минутку. Это недолго.
Я оставил мою дверцу открытой, надеясь, что в кабину проникнет немного воздуха, а он захлопнул свою и обошел машину.
В разбитом боковом зеркальце я видел четверых Ааронов и четверых Кэрри, стоящих рядом с четырьмя пикапами. Стоя у распахнутой водительской дверцы, они препирались о чем-то. Кэрри размахивала руками, Аарон в ответ качал головой.
Через минуту-другую он залез в машину.
– Извините, Ник, просто просил Кэрри кое-что купить.
Судя по реакции Кэрри, покупки предстояли не дешевые. Я кивнул, сделав вид, что ничего не заметил. Мы захлопнули дверцы и тронулись в путь.
Я не стал открывать окно, решив, что это помешает кондиционеру, но тут увидел, как Аарон, выезжая со стоянки, опустил свое. Кондиционера в машине не было.
Пока мы выбирались из аэропорта на шоссе, я тоже опустил стекло, а заодно уж и противосолнечный козырек. Минуты через две нам пришлось остановиться у шлагбаума, и Аарон вручил сидевшему в будке человеку один доллар США.
– Вторая здешняя валюта, – сказал он. – Они именуют ее «бальбоа».
Мы выехали на новенькое двухрядное шоссе. Солнце, бившее в глаза, отражаясь от светло-серого бетона, быстро наградило меня головной болью. Аарон, заметив, что мне не по себе, порылся в кармашке на дверце:
– Вот, Ник, хотите?
Темные очки, принадлежавшие, надо полагать, Кэрри, состояли из двух больших овальных стекол – от таких не отказалась бы и Жаклин Онассис. Они закрыли половину моего лица.
Скоро показались и джунгли, норовившие отвоевать территорию у травы, что росла по обеим сторонам от шоссе.
Я решил, прежде чем задавать важные для меня вопросы, немного разговорить Аарона:
– Давно здесь живете?
– Я здесь всегда жил. Я из Зоны. Родился в ней, в американской Зоне Панамского канала. Эта такая полоска земли в десять-двадцать километров шириной, идущая вдоль всего канала. США контролировали ее, как вы, наверное, знаете, с начала двадцатого века.
В голосе его звучала гордость.
– Этого я не знал.
Я полагал, что США просто держали здесь военные базы.
– Отец работал лоцманом на канале. А дед начинал как капитан буксира и дорос до судового инспектора, ведал крупнотоннажными судами – знаете, оценивал их водоизмещение, чтобы определить плату, которую с них следует взять. Зона – это мой дом.