С трудом выдавливая слова, она всхлипнула:
– Давай, действуй.
Я вытянул ремень из брюк Кэрри и осторожно спустил их. Потом собрал валявшиеся вокруг мясистые листья.
– Мне придется придвинуть здоровую ногу к сломанной. Постараюсь сделать это поосторожнее.
Под пробивавшиеся сквозь листву разрозненные испанские выкрики я скатал листья в подобия больших сигар и уложил их между ногами Кэрри. Потом приподнял здоровую.
– Ну вот. – Я мягко подтянул ее к сломанной, и тут по листве ударили первые капли дождя.
Разодрав на полоски рубашку, я получил импровизированные бинты. Дождь между тем набирал силу.
Я наклонился к уху Кэрри:
– Ухватись покрепче за ствол и не выпускай его, что бы ни случилось.
Я переполз к ступням Кэрри, стянул ремнем лодыжки. Потом, встав на колени, немного приподнял ступню сломанной ноги. Тело ее напряглось.
– Все будет хорошо. Только держись за ствол. Готова?
Медленно, но с силой я потянул ступню на себя. Я покручивал ее, осторожно, как мог, растягивая ногу, чтобы не дать напряженным мышцам еще больше сместить кость. Каждое мое движение должно было ощущаться Кэрри как удар докрасна раскаленного прута. Она скрипела зубами, но довольно долго, пока боль не стала совсем уж невыносимой, не издавала ни звука. Торчавшая наружу кость начала уходить в рану, и тут Кэрри, дернувшись всем телом, закричала, однако дерева все же не выпустила.
Я продолжал тянуть, теперь уже изо всех сил.
– Почти все, Кэрри, почти все…
Левой рукой я начал обвязывать ремнем лодыжки и обутые в сандалии ступни Кэрри.
– Держи здоровую ногу вытянутой, Кэрри, держи ее вытянутой!
Кэрри дергалась, как эпилептичка, но дерева не выпускала и здоровую ногу держала прямо.
– Все. Готово.
Стемнело уже так, что я почти ничего не видел, а надо было еще зафиксировать перелом.
Уложив поверх раны полоски ткани, я протащил их под ногами и крепко связал на здоровой. Нужно было обездвижить кость и зажать рану, чтобы остановить кровь. Однако я постарался, чтобы ткань давила на ногу не слишком сильно. Я не мог сказать, продолжает ли под повязкой идти кровь, не мог в темноте увидеть, какого цвета кожа вокруг – розоватого или синего. Так что вариант у меня оставался только один.
– Если почувствуешь в ногах покалывание или мурашки, скажи, ладно?
Ответом мне было короткое, резкое «да».
Я не увидел даже руку с часами, хоть и поднес ее к самым глазам. Я нажал кнопку подсветки: 6.27.
Становилось холодно. Уже не очень уверенный, где в этой тьме находятся мать с дочерью, я сказал:
– Каждая из вас должна все время знать, где другая. Ни в коем случае не разлучайтесь.