Володя отвернулся и как-то странно хмыкнул, из чего я заключил, что насчет громовской пенсии он со мной согласен.
Распрощались мы почти мирно, но настроение они мне все равно испортили, а главный сюрприз этого вечера был еще впереди.
Дома я застал зареванную маман. Против обыкновения она не стала мне сразу же за что-то выговаривать, а посмотрела жалобно и удалилась в комнату, сморкаясь и всхлипывая.
– Что еще стряслось? – вполголоса спросил я бабулю на кухне.
Она осторожно поставила на стол тарелку с рассольником, пододвинула ее мне и только потом сказала тихо, оглянувшись на дверь:
– Она со своим поругалась из-за тебя.
– Вот еще! – отмахнулся я. – С чего это им ругаться? Кажется, я в их жизнь не лезу…
– Не просто поругалась, а ушла из дому, – продолжила бабуля строго и добавила тем же тоном: – Сметаны положи!
Я так удивился, что вместо тарелки с супом положил сметану прямо на стол.
– Ушла из дому? Да с чего вдруг такие заморочки?
– Он начал про тебя гадости говорить, а какая мать потерпит, чтобы про ее ребенка плохо говорили! – воскликнула бабуля с изрядной долей патетики в голосе. – Тебе хлеб маслом намазать?
– Не надо, – машинально ответил я и отодвинул тарелку. – Расскажи толком, что стряслось.
– Что рассказывать? – раздался с порога голос матери. – Он пришел, страшно злой, и сказал, что тебя подозревают в убийстве. Якобы ты мог убить ту девушку и у милиции есть против тебя улики.
– Ну-ну, – усмехнулся я, – он не обмолвился какие?
– Я сказала, что не желаю слушать ни про какие улики! – закричала маман. – Что одно дело – это когда я ругаю тебя за грубость и несносный характер, но я никогда не поверю, что мой сын мог не то что убить, а вообще причинить какой-либо вред женщине.
Бедная маман, если бы она знала, как я отличился в том доме у Пал Палыча с Ахметом и Севой Жеребцом! Они, конечно, не женщины, но если бы на их месте была охранник-женщина, то я бы дрался с ней так же как с мужчиной. Тут такое дело: кто кого, это не шахматы…
– Ну и что ты теперь намерена делать? – спросил я после продолжительного молчания.
– Не знаю, – вздохнула маман. – Поживу пока у вас, не прогоните?
– Живи, но только зря ты это затеяла, – сказал я, – выпутался я бы и сам как-нибудь…
Маман снова поднесла к глазам платок, а бабуля показала мне за ее спиной сухонький кулачок.
* * *
В последующие два дня маман днем ходила на работу, а вечерами шушукалась с бабулей у нее в комнате. Она по-прежнему часто плакала и все время бегала отвечать на телефонные звонки – очевидно, ждала, что позвонит ее ненаглядный Сережа. Но тот не звонил, и маман совсем пала духом.