Неизвестно сколько времени пробыла она в этом стигийском мраке. Из пылающих легких вырывалось прерывистое дыхание, руки и ноги дрожали от непрерывных усилий, требовавшихся для того, чтобы удержаться за поверхность. Затем корабль вдруг застонал, и в камере вспыхнул свет.
«О, дьявольщина, это же потолок».
Вернувшаяся сила тяжести швырнула ее на пол. В левой руке вспыхнула резкая боль, затем пришло оцепенение. Корделия кое-как доползла до койки и притулилась там, мертвой хваткой вцепившись в прутья спинки правой рукой и еще на всякий случай зацепив их ногой.
Ничего не происходило. Она ждала. Ее оранжевая рубашка отчего-то стала мокрой. Поглядев на свою левую руку, она увидела осколок розовато-желтой кости, выглядывающий из открытого перелома, и сочившуюся из раны кровь. Корделия неловко стянула с себя рубашку и обмотала ею руку, чтобы остановить кровотечение. Давление пробудило боль. Она попыталась позвать на помощь - чисто ради эксперимента. Камера наверняка должна быть под наблюдением.
Никто не пришел. Следующие несколько часов разнообразила свой эксперимент, пробуя то кричать, то убеждать, то колотить в дверь и стены здоровой рукой, а то просто сидела на койке, плача от боли. Сила тяжести и свет выключались еще несколько раз. Наконец она испытала знакомое ощущение, словно бы ее внутренности макнули в банку с клеем - признак перехода через пространственно-временной туннель; после этого никакой болтанки больше не наблюдалось.
Дверь камеры распахнулась настолько неожиданно, что потрясенная Корделия отпрянула, стукнувшись об стену головой. Но это оказался лейтенант, возглавлявший охрану гауптвахты, с одним из медиков. У лейтенанта на лбу багровела шишка размером с куриное яйцо; медик выглядел вконец измученным.
- Второй по тяжести случай, - сказал лейтенант фельдшеру. - После этого можете просто обойти все камеры по порядку.
Бледная и слишком усталая, чтобы разговаривать, Корделия молча развернула руку для осмотра и перевязки. Медику, при всем его профессионализме, недоставало деликатности главного хирурга. Она едва не потеряла сознание, прежде чем ей наложили пластик.
Новых признаков атаки не было. Через отверстие в стене ей была доставлена свежая тюремная пижама. Спустя два пайка Корделия ощутила очередной нуль-переход. Мысли ее непрерывно крутились в колесе страхов; засыпая, она видела сны, и все они были кошмарами.
Наконец объявился лейтенант Иллиан, которому вместе с одним из охранников выпало сопровождать ее. Обрадовавшись при виде знакомого лица, она едва не расцеловала его. Вместо этого она застенчиво откашлялась и спросила (как она надеялась, достаточно небрежным тоном):