Автомобилист хмуро смотрит ей вслед. А когда он поворачивается к столу, Бетти Блюм одаривает его утешающим взглядом из-за соленого ободка стакана с Маргаритой, словно говоря: «Не бери в голову».
— «Тайм» — один из журналов, которому можно доверять, — заявляет Уолли Блюм, — потому что всегда знаешь, какую надо делать поправку на политические пристрастия журналистов.
Восстановивший присутствие духа Автомобилист бодро соглашается и возвращается к вопросу о разнице между Клиффордом Ирвингом и Говардом Хьюзом.
Потом все трое отправляются в ресторан, где заказывают омаров, и до десяти вечера ковыряются в их панцирях. Наконец Автомобилист зевает, так как настает время его отхода ко сну, и, подмигивая, просит всех его извинить, намекая этим на то, что не позволит какой-то климактерической суке помешать его ночному покою. Невзирая на протесты Уолли, он достает из бумажника две купюры по сто песо и кладет их рядом со своей тарелкой. Когда Бетти предлагает купить еще бутылку и распить ее у него на балконе, он галантно объясняет, что в других обстоятельствах был бы счастлив это сделать, но завтра из Штатов прибывает его новая коробка передач, а он любит ковать железо, пока горячо. Как-нибудь в другой раз. Он пожимает руку Бетти, разворачивается и, стараясь ровно держаться на ногах, начинает подниматься по лестнице.
И вот все начинается снова — вой, возня, шум и гвалт — опять эти собаки — предрассветный лай, который слышится в горах на юге и захватывает весь город как раз в тот момент, когда уже кажется, что сукины дети угомонились и теперь можно немного поспать.
Чиф начинает поскуливать. Автомобилист зарывается под подушку, проклиная ночь, собак, этот город и свою безумную жену, которой и пришла в голову мысль сюда приехать — черт бы ее побрал! Почему он оказался здесь — вопрошает он у мрака — а не в Йозмите, Мэриленде или даже на Шекспировском фестивале в Эшленде? Почему в этой неразберихе теней и колючек?
Справедливый вопрос. Я и сам когда-то задавал его себе. Это произошло в один прекрасный день, вскоре после того, как Бетси заявила, что мы расходимся окончательно, и мы все узнали, что отец неизлечим (конечно, Автомобилист напомнил мне его, не столько своей внешностью, сколько замашками, свойственными именно этому типу американцев, — прямой спиной, подмигиваниями, манерой обращения с механиками и техникой и многим другим). Врачи так часто предупреждали нас о назначенном сроке, а отец умудрялся настолько растягивать отпущенное ему время, что мы с Бадди втайне были уверены — нашего упрямого техасского отца может сломить только возраст. Руки и ноги у него истончились, голова болталась на макаронине шеи, но мы продолжали надеяться, что в последний момент из-за горизонта придет какое-нибудь спасение.