Он вешает шляпу на сук и принимается яростно копать, дробя, кромсая и обтесывая глину и корни до тех пор, пока не начинает хрипеть, а лицо его не заливают потоки пота, смешанного с пылью. Наконец он протирает глаза полой рубашки и отходит в сторону от прямоугольного черного углубления. «Надо бы поглубже, чтобы его не унюхали лисицы». Он заглядывает в яму. Его сотрясает такая сильная дрожь, что приходится опереться на лопату. «Но с другой стороны, — прикидывает он, — как говорится, может, и сгодится» — и укладывает труп ягненка в яму. Для этого ему приходится прижать передние ноги к груди и соединить задние. В таком виде ягненок начинает напоминать мохнатую детскую игрушку. Совсем новенькую. Остается только пришить яркие пуговички вместо глаз.
Дрожь становится все сильнее. «Наверное, все это так и бывает, — думает он. — Глюки. Ломки. Вырубка. И наконец, окончательное отбрасывание копыт. Но сначала надо закончить дело...»
Он принимается закапывать маленькое тельце и делает это гораздо медленнее, чем копал яму. Теперь он чувствует, что до крови содрал кожу на обеих ладонях, и корит себя за то, что не захватил перчатки. Еще он не может простить Сэнди, что она выкурила его последний косяк, и переживает, что так и не нашел свои очки. Но больше всего он жалеет, что не захватил с собой выпить. Внутри все горит. Неподалеку есть резервуар с водой, но воды ему явно будет недостаточно. Ею можно залить только пересохшее горло, но никак не бушующий внутри пожар. И дома пусто. Как это он не догадался съездить в Кресвел за выпивкой, прежде чем пускаться в этот полет? Всегда надо иметь при себе парашют. Никогда не знаешь, когда провалишься в воздушную яму, которая может ввести в штопор даже самого искусного пилота. Он закрывает глаза и, нахмурившись, начинает прикидывать возможности. Ни транквилизаторов, ни рецептов на болеутоляющее — ничего. Все израсходовано на основные силы Вудстокской кампании. В доме не осталось даже вина, а Бетси уехала на единственной действующей машине.
Короче — никаких парашютов.
От неконтролируемой дрожи начинают стучать зубы. Он боится, что с ним случится удар или припадок. Это наследственное. С дядей Натаном удар случился, когда тот кормил свиней в Арканзасе, — он упал в загон, и они его съели. Здесь свиней нет, только эти несчастные вороны, неподвижные дубы, а чуть дальше в маленькой лощине в дымных лучах солнца на пенечке — милостью Божьей — целый галлон красного вина. Бургундское? Ниспосланная с небес бутылка бургундского?
Он отбрасывает лопату и несется, продираясь сквозь ветки и занавеси мха, пока бутылка не оказывается у него в руках. В ней дешевое «Галло», и бутылка наполовину пуста, зато содержимое хорошо остужено в тенистом подлеске. Он отвинчивает пробку, задирает голову и начинает пить большими глотками, пока не теряет равновесия. Он поворачивается и садится на пень, чтобы восстановить его, а после вновь приникает к горлышку бутылки. Он пьет до тех пор, пока не начинает задыхаться. После этого заплыва в бутылке остается менее четверти, и он ощущает, как жидкость начинает растекаться по скованным судорогой жилам, принося облегчение.