— Да, я знаю, — кисло ответил я. — Но что хорошего?
— Ну как же?! — изумился парень. — Будет место подвигу и героизму! Можно показать себя, побить проклятых имперцев!
— Да-да, — согласился я покорно, а про себя подумал, что не ошибся. — Подвиги, героизм…
— Поехали со мной, путник! — предложил парень. — Будем драться в первых рядах. А потом пойдем войной на Скифр.
«Вот еще одна крайность, — подумал я тоскливо. — Кто-то ищет щель, где можно затесаться и переждать. Их большинство. А кто-то сам рвется навстречу войне, наскребает приключений на пятую точку. Первые — трусы и подлецы, вторые — просто дураки. Но почему так мало патриотов? Таких, как мой брат. Которые с грустью понимают, что драться нужно, и мужественно встречают опасность, не бросаясь при этом на рожон».
— Извини, парень, — проворчал я. — Но у меня другой путь.
Воин скривился. В честных голубых глазах появилось презрение. Он фыркнул, наполовину вытащил меч из ножен, словно захотел разрубить меня, нечестивца. Но потом одумался, отпустил рукоять клинка.
— Трус! — рыкнул парень бешено. — Мерзкий трус!..
Ударил шпорами, гикнул и умчался вдаль, не оборачиваясь. Я покачал головой, губы сами собой растянулись в грустной улыбке. Его слова задели меня за живое, но я сумел подавить раздражение. Такие люди опасны сами по себе. Ведь обладают неистощимой энергией и даром убеждения. В сердцах горит жаркое пламя, что может воспламенить и других. За ними хочется идти, проникаясь несокрушимой, почти фанатичной уверенностью. Еще бы и капельку ума, так вообще цены бы им не было. В погоне за славой подобные «герои» могут угробить не только себя, но и кучу народа. А если выживут после передряг и поумнеют, что вряд ли, то буду винить «злой рок», который их преследует, приносит смерть друзьям и спутникам…
Дорога сначала шла прямо, потом стала петлять меж холмов и оврагов. По обе стороны виднелась непролазная чаща. Листва еще не вся облетела. В глазах рябило от ярких красок. Кроны полыхали ярко-желтым, багряным, коричневым. Изредка встречалась зелень, но не восхитительно изумрудная, как весной или летом, а бурая, мертвая и вялая. Было очень тихо. Не совсем, конечно. Но звуки доносились непривычные, странные для слуха городского жителя: трещали ветви деревьев, шуршали опадающие листья, булькали капли дождя, падая в лужицы. Даже цокот копыт и фырканье лошади звучали неестественно гулко. Пахло сырой землей и дождем.
Вдруг навалилось странное оцепенение и страх. Я почувствовал себя очень маленьким и одиноким, ничтожным в мире, заполненном лишь шелестом листвы и дождя. Тишина давила, заставляла вжимать голову в плечи. Хотелось что-то сказать, услышать хотя бы собственный голос. Но слова застревали в горле, потом и вовсе исчезли. Я смирился, зажал страх одиночества в тиски воли.