— Тогда скажите мне, Махони, почему вы думаете, что кто-то пытался убить ее?
Он посмотрел на нее долгим сердитым взглядом и произнес медленно и с расстановкой, как будто объяснял ребенку:
— Овраг находится достаточно далеко, поэтому нужна машина, чтобы туда добраться. Никакой машины рядом с местом происшествия найдено не было. Она не жила в этом районе, значит, она не могла просто выгуливать там собаку. Ее привезли туда, а потом сбросили. Или, скорее, столкнули с края.
— Ее не изнасиловали, — Фил знала это из медицинского заключения. Он пожал плечами.
— Может быть, она не захотела уступить, и парень пришел в бешенство. Такое бывает. Гораздо чаще, чем думают, — прибавил он мрачно.
— Значит, никаких зацепок?
— Ничего, кроме собачьего укуса. И того, что она сама может нам рассказать.
— Это снова возвращает нас к тому вопросу, почему я здесь, — Фил одарила его улыбкой и немного кокетливо пожала плечами.
— Пусть так и будет, — сказал он внезапно, вставая и заканчивая беседу. — В вашем распоряжении сорок восемь часов. Потом мы будем вынуждены принять меры.
Он проводил ее до двери.
— Спасибо за сотрудничество, — сказала она с сарказмом, пока он открывал дверь.
Махони смотрел, как она шла по коридору, отметил ее длинные, стройные ноги и легкое покачивание бедер под черным костюмом.
— Эй, Форстер, — позвал он. Фил поколебалась, потом медленно обернулась.
— Доктор, — сказала она ледяным тоном.
— Именно. Так вот, док. Здесь есть маленький итальянский ресторанчик недалеко от больницы. После того как я поговорю с девушкой, мы могли бы пойти туда. Перекусили бы, а? Обменялись информацией?
Фил рассмеялась в ответ на такую самоуверенность.
— Что вы говорите, спасибо за приглашение, следователь Махони, — произнесла она медовым голосом. — Я должна подумать, и, может быть, я «приму меры».
В девять часов утра Фил с цветами в руках пришла в больницу. Вею ночь она гадала, что могло случиться с этой девушкой и кто она, беспокоясь о том, почему никто не приходит и не спрашивает о ней. Ее мать не начинала розысков пропавшей дочери, не появлялся ни любовник, ни муж. Не видно было ни знакомых по работе, ни подруг. Словно она была невидимкой — она здесь, но ее никто не видит.
Правда, все субботнее утро она держалась молодцом. Пришла в сознание, сидела и ела. Было ужасно смотреть на ее бритую голову с синими шрамами, пересекающими кожу черепа, и на все еще разбитое и опухшее, но, несомненно, красивое лицо.
— Молодец, молодец, — сказала Фил, улыбаясь с неподдельным удовольствием, — сегодня ты прямо ожила.