Если бы не беременность, она бы просто сложила вещи и уехала туда, но Гарри и слышать не хотел о ее путешествиях.
— Конечно, тебе нельзя ехать, — говорил он, крайне удивленный, что это вообще пришло ей в голову. — Ребенок должен родиться через два месяца. А вдруг что-нибудь случится с тобой? И потом, ты ведь знаешь, все дети рода Лаунсетонов рождались здесь, в Холле.
Конечно, она знала это, он достаточно часто об этом говорил. Для Пич было потрясением узнать, что этот авангардистский писатель, знаменитый своими прогрессивными новыми взглядами, строго придерживался семейных традиций. В Лаунсетон-Холле жили по раз и навсегда заведенному порядку. Старший сын и наследник Лаунсетонов, Гарри в данном случае, всегда получал титул и имение, и жил в Лаунсетон-Холле, а его овдовевшая мать переехала в уютную квартирку в Лондоне, и Пич тайно ей завидовала. Том, средний сын, жил на ферме Лаунсетон Магна и управлял тремя большими процветающими фермами, которые принадлежали имению, и Пич завидовала его образу жизни. Младший сын, Арчи, которого Пич едва знала, учился в Сандхерсте, готовясь к военной карьере. Именно так всегда и было в семье Лаунсетонов. Том, который, как она надеялась, мог бы стать ей другом, жил своей жизнью и вращался среди людей гораздо моложе Гарри, и они встречались только на семейных обедах по воскресеньям или когда собиралась вся семья.
Все уже знали, какие школы будет посещать ее ребенок и как его назовут. Виллиам Перс Лаунсетон. А робкий намек за воскресным обеденным столом, что ей нравится имя ее деда, Жиль, вызвал удивленные взгляды всей семьи, и свекровь сказала:
— Моя дорогая, я уверена, что за всю историю Лаунсетонов у нас не было ни одного Жиля.
И уж, конечно, никто и думать не хотел, что может родиться девочка. А у Пич могла бы появиться маленькая светленькая женская копия Гарри, которую она назвала бы как-нибудь экзотично, например, Джессами или Элоизой. Но даже если бы родилась девочка, ее заставили бы назвать ребенка Каролиной или Элизабет.
Дерьмо! Пич мрачно смотрела на дождь. Беременность совсем не вписывалась в ее планы на будущее. Их страстные ночи, когда они занимались любовью, были частью личной жизни ее и Гарри, и ничего общего с ребенком не имели. Ее раздражал большой выпуклый живот под широким голубым платьем, которое она сейчас носила, и когда Пич мылась, то избегала смотреть на себя в зеркало, такой странной и неуклюжей она себе казалась. Дерьмо, дерьмо! Пич не хотела признаться самой себе, но от правды не спрячешься — Гарри не хотел больше заниматься с ней любовью.