— Чем это пахнет? — спросил я его, наморщив нос. Отец подошел к лестнице, ведущей в подвал, и принюхался.
— А, — догадался он. — Моррис говорил, что собирается заняться папье-маше. Что только не придет в голову этому мальчонке!
Каждый четверг моя мать бесплатно работала в доме для престарелых. Там она читала письма тем, кто плохо видел, и играла на пианино в комнате отдыха, изо всей силы ударяя по клавишам, чтобы услышали и глухие. По четвергам до вечера я оставался в доме за старшего и присматривал за братом. В один из таких четвергов, едва мать ушла, в нашу входную дверь забарабанил Эдди.
— Привет, напарник, — сказал он. — Представляешь, Минди Акерс только что разбила меня в пух и прах — выиграла пять раз подряд. Придется отдавать ту фотографию. Она ведь у тебя, кажется? Надеюсь, ты приберег ее.
— Ох, да забирай эту мерзкую фотку, — сказал я, обрадованный тем, что Эдди, похоже, заскочил лишь на минуту. Редко когда я избавлялся от него так быстро. Он скинул сапоги и прошел за мной на кухню. — Подожди меня здесь. Я схожу за ней в свою комнату.
— Небось, положил себе под подушку и тащишься по ночам, а? — спросил Эдди и засмеялся.
— Вы говорите о фотографии Эдди? — В кухню с нижней ступеньки лестницы в подвал вплыл голос Морриса. — Она у меня. Я смотрел на нее. Она здесь.
Это заявление удивило меня гораздо больше, чем Эда Я ведь четко велел Моррису не трогать снимок, а он всегда выполнял прямые указания.
— Моррис, я же просил тебя не брать мои вещи! — заорал я.
Эдди встал у лестницы и заглянул в подвал.
— И зачем она тебе понадобилась, а, маленький мастурбатор? — крикнул он вниз.
Моррис не ответил, и Эдди потопал по лестнице, я — следом за ним.
Эд остановился на третьей ступеньке снизу и упер руки в бока, разглядывая открывшуюся картину.
— Ого, — протянул он. — Круто.
Подвал от стены к стене заполнял огромный лабиринт из картонных коробок. Моррис перекрасил их, все до единой. Коробки, ближайшие к подножию лестницы, были выкрашены в молочно-белый цвет, но чем дальше от лестницы, тем темнее становились хитросплетения лабиринта, меняясь от светло-голубых тонов к фиолетовым, а затем к кобальтовым. В дальнем конце комнаты стояли коробки глухого черного цвета, образуя горизонт искусственной ночи.
Со всех сторон я видел переходы, соединяющие туннели. Я видел окна, вырезанные в форме звезд и стилизованных солнц. Сначала я подумал, что окна затянуты блестящим оранжевым пластиком, но потом пригляделся — они пульсировали и переливались — и понял, что окна, как и раньше, сделаны из пищевой пленки, а изнутри их освещает подвижный источник оранжевого света, не иначе — пузырьковая лампа Морриса. Но по большей части коробки не имели окон: я заметил полное их отсутствие в дальней части лабиринта, в противоположном от входа конце подвала. Там, должно быть, совсем темно.