Словно возвращаюсь в какие-то до боли знакомые мне дали; возношусь к не забытым, но уснувшим истокам, от которых начинает свой бег река моей почти забытой, но ещё вроде совсем недавней прошлой жизни…
Пьянящее, ликующее чувство свободы… Полной, не стеснённой ничем и никакими рамками, — абсолютной и принципиально личной… Вот оно, это лекарство от ржавчины времени!
Мне всё, всё дозволено, и никто, ни единая душа не в состоянии остановить мой неспешный бег по водам собственного Всевластия…
Я сам, сам остановлю кого угодно! Я чувствую, я знаю это, и вместе с этим чувством, со всё растущим наслаждением ощущаю, как словно распрямляются лёгкие, слежавшиеся за годы вынужденного безделья. Как стучат молоточками очищенные от пустого нагара клапаны моего железного сердца…
Как легки, сильны и послушны все мои члены, — ничего не забывшие, никогда меня не предавшие…
Я снова становлюсь собой. Прежним и настоящим. Таким, каким привыкло видеть и бояться меня это глупое небо! Каким я знаком этому потерянному миру…
И пусть я на пороге собственного предела, пусть я не считаю, что проживу достаточно долго, чтобы снова увидеть над ним позабытое Солнце… Мне и без того выпало великое счастье, — вновь переживать беспредельное могущество собственного тела!
Во мне бурлят горячие гейзеры, циклопические ураганы амфетаминов, настоянных на чуде генных модуляций наших военных Кулибиных…
Да будут прокляты во веки их прах и имена, чёрным аспидом выбитые на камне Греха!
И пусть при мысли об их изобретениях даже в аду истово и испуганно крестятся черти… — но какой же сладкой вседозволенностью гудят мои, впервые за долгие годы пробитые этим огнём, вены!!!
Мне хочется радостно закричать, подняв лицо и впиваясь глазами в свинцово-чёрные тучи, но вместо этого я лишь едва слышно шепчу им, адресуя свою мольбу ещё выше, — туда, откуда взирают на меня строго и бдительно:
"Дай мне ещё немного времени… Дай мне хотя бы увидеть РАССВЕТ… месяц. Всего лишь месяц, не больше, дай мне, прошу… Через год им станет легче. Примерно через год эта планета опомнится, спохватится… и повернётся к своим детям чумазым лицом… И лишь месяц — мне, прошу, умоляю Тебя…"
… Показалось ли мне, или действительно в сонной, настороженной тиши без времени впавшего в кому леса невесомым дуновением тёплого, едва уловимого эфира донеслось: "Год… месяц"…
На перепревшую в гнилую тину землю торопливо скатилось и растворилось в серой акварели нахмуренных луж почти отчетливое трепетание невесомых крыльев, прошелестевших у самой кромки замутнённого допингом сознания: "Только месяц"…