— Неа… Уж больно тоже охота…
Я не собирался его убивать. Во всяком случае, сразу. Однако он, словно почуяв опасность, оборачивается торопливо…
— Что тут за херня?
И замирает, испуганно выдыхая смрадной гнилью мне почти в лицо:
Ты-ыыы?! — кажется, он вот-вот заверещит, как раненый заяц… Глаза его полезли из орбит, широченный рот с осколками почерневших зубов начал плавное движение вверх и в стороны… Чтобы через секунду разразиться дурным ором на всю Ивановскую…
Вместо этого из пасти раздаётся сдавленный всхлип… и несостоявшаяся торжественная оратория по случаю нашей нежданной и радостной встречи тут же переходит в сладкую музыку затухающих булькающих колебаний… Эдакое неумелое контральто приговорённого…
С сухим, звонким и лёгким металлическим шелестом по кости позвонков, нож мой сам — привычно и заученно, вне понимания происходящего и осознания хоть какой-то необходимости действовать — молниеносно делает «тудэма-сюдэма»… прямо от плеча вперёд, по плоскости…
А потом совершает почти полный оборот вокруг орбиты кадыка… Это чтобы вышел без помех и сопротивления…
Попутно шаг влево и чуть вперёд…
Чтобы эта грязная, парящая миазмами чужой души кровь не рванулась мне в глаза и на одежду…
Быстро перехватываю и придерживаю этот куль с дерьмом, чтобы уложить почти заботливо на вспухшую от воды глину…, успевая негромко шепнуть напоследок в его начинающие навеки глохнуть уши:
— Я, Сазонов… Я, родной… Тебе пламенный привет из нашего милого прошлого… — его мелко и противно трясёт, потому не мешает слегка попридержать, чтоб не наделал тут шуму…
…Кровь его упругими толчками порождает крохотные волнообразные всплески, опорожняя вены и камеры сердца, пробивает себе новую дорогу, — уже на свежий, бодрящий воздух ночи. Словно работает из последних сил маленький насос, который вот-вот радостно «сбросит» давление… и освободится от тяжких трудов своих навсегда.
Что же, зрением ты всегда отличался отменным, мой старый добрый враг… И узнал ты меня даже в гриме и спустя все эти годы… Даже постаревшим и седым, в этом промозглом лесу, — на ковре из мёртвых реалий и несбывшихся надежд…
Что я тебе пообещал однажды и задолжал?
Ты уж извини, — я был немного занят, потому и подзадержался с оплатой…
Нет, не зря я всё-таки всегда думал и знал, что даже самый отчаянный твой враг, самый «крутой» и вонючий ублюдок, — все без исключения, буде состоят они из плоти и крови, — все хотят жить. И подсознательно, получив предупреждение, ждут своего часа…
Так или иначе, но нет-нет, а подлая трусливая мыслишка о том, что кто-то и когда-то чётко и недвусмысленно «записал» тебя в жмурики… — она приходит на ум… Не даёт спать… И заставляет — для начала робко и застенчиво — оглядываться, стыдясь собственной трусости на фоне такой, тобою же самим разрекламированной, "крутости"…