Мы вращаем Землю! Остановившие Зло (Контровский) - страница 30

Дементьев не любил, когда его четвертый расчет называли «бандитским»: он видел, что все эти люди воевали честно: лучше многих «идейных», умевших красиво говорить правильные слова о любви к «социалистической Родине». И лейтенант оставил этот расчет прикрывать отход батареи не потому, что ему не жаль было пожертвовать «бандитами», а потому что знал — расчет выполнит приказ и не побежит. Так оно и вышло — артиллеристы «четверки» огнем заставили немецких автоматчиков залечь в двухстах метрах от орудия, а затем, воспользовавшись передышкой, быстро прицепили пушку к тягачу и отошли. А вернулся он за ними потому, что не мог бросить своих воинов, выполнивших свой долг.

Тихий Дон… Казачие станицы,

Cрезанный откос береговой

Шелестят истории страницы,

Пахнут дымом и степной травой…

Тяжесть кольчуги ложится на плечи,

Вьется змеей половецкий аркан,

Крылья сложил и прицелился кречет,

Плещется боль окровавленных ран

Испить шеломом воды из Дона,

О край степи копье переломить,

Князь-Игоря полки идут изгоном

Течет неспешно летописей нить

Тихий Дон… Лихие атаманы

Горячат нагайкою коней,

Янычаров блещут ятаганы,

Гул орудий чаще и плотней…

Громом пищалей камыш потревожен,

Пенят волну боевые челны,

Сабли забыли убежища ножен,

Кубки янтарною влагой полны

Мятежны духом сыны России,

На каждый век приходится смутьян

Горячей кровью плаху оросили

Кондрат Булавин, Стенька, Емельян

Тихий Дон… Стучится век двадцатый,

Лихолетий полоса и смут

Рвут шрапнели курени и хаты,

Пули сеют и клинками жнут…

Сотня из яра выходит наметом,

Кони теряют своих седоков,

Плавятся в злобе стволы пулеметов

Новые записи в книгу веков

От тех пожарищ чадят уголья,

И тянет дымом выжженных жилищ,

И ноет сердце застарелой болью:

Кто прав тогда был, кто остался нищ?

Речка Сухая Верейка своему названию не соответствовала: ее поросшие камышом берега были заболочены. Когда-то здесь в изобилии водилась всякая водоплавающая птица и прочая живность, но война спугнула птиц с насиженных мест — они улетели, предоставив людям играть на берегах Сухой Верейки в смертельную игру под названием «война». И люди играли, перекатывая по болоту полуторатонные орудия, перебрасываемые с одного танкоопасного направления на другое.

Дементьев навидался всякого, но июльские бои на Дону запомнились ему как самые ожесточенные за все четыре года войны. Армейская группа «Вейхс» упорно рвалась к Дону, стремясь переправиться на его левый берег, а противостоявшие ей советские войска не только оборонялись, но и пытались перейти в контрнаступление. В результате все свелось к взаимному перемалыванию сил: противники схлестывались, усеивая степь трупами солдат и остовами сгоревших танков, отходили, получали пополнение и снова сходились. Катуков, мастер танковых засад, наносил наступающим немцам серьезные потери, но появлялись «Ю-87» — «лаптежники», как их называли за обтекатели неубирающихся шасси, — и сравнивали счет. Немецкая авиация буквально ходила по головам, стаи «мессершмиттов» и «юнкерсов» непрерывно висели в воздухе и сводили на нет любой успех наших танкистов, а «сталинские соколы» появлялись в небе редко и в небольшом числе. Катуков теребил всех, кого мог, требуя прикрытие с воздуха, однако его 1-й танковый корпус не получал больше десятка истребителей, которых никак не хватало для надежного «зонтика».