Командир расчета Михаил Пампейн родился в Прибалтике и мечтал стать моряком, но судьба привела его в танковые войска. Там его приметил комиссар танковой бригады и взял к себе ординарцем. Бригада отступала, теряя людей и технику, и в итоге комиссар струсил и приказал Михаилу отстрелить ему палец, чтобы попасть в госпиталь. И Пампейн выполнил приказ: взял карабин и выстрелил. В госпитале факт «самострела» установили — дознание, трибунал, приговор. Комиссар получил свое, а заодно пострадал и Михаил — за соучастие.
Остальные бойцы расчета были самыми настоящими уголовниками. Когда началась война, все они подали заявления в ЦИК с просьбой направить их на фронт. Лидерами этой блатной компании являлись воры Коваленко и Волошин — матерые мужики, битые и мытые во всех щелоках и достигшие веса в блатной иерархии. Дементьев не понимал, что заставило их пойти на фронт: конечно, лагерь — не сахар, но и фронт тоже не рай земной. На прямой вопрос комбата Коваленко сначала ответил так: «А я немецкого языка не знаю — как я буду работать по специальности, если немец возьмет верх?», а потом посерьезнел и сказал, кивнув на запад: «Оттуда ползет такое, что всем нам будет полный атас, будь ты хоть ученый, хоть рабочий, хоть вор. А я этого не хочу, командир».
А Волошин высказался еще прямее: «Ради нашего верховного пахана и его кодлы я бы и с нар не слез, но за нашу землю крови не пожалею — не буду лагерную шамовку жрать, пока ее другие обороняют». Сказал — и в упор посмотрел на Дементьева своими черными пронзительными глазами, понимая, что за такие слова можно попасть под расстрел. Однако Павел не стал никому передавать слова уркагана — он и сам, несмотря на свой невеликий жизненный опыт, видел: не все так славно в России. А на смертной черте фронта слова и дела человеческие имеют совсем другой вес и смысл, нежели в мирной жизни, и если тот, кто стоит с тобой рядом под огнем, тебе доверяет, это дорого стоит. К тому же лейтенант уважал Волошина за его неподдельную отвагу: Волошин сам попросился в разведку и действовал там дерзко и умело. Волошин был общителен, и от него Павел узнал многое о лагерной жизни — из того, о чем не писали в газетах. В колонии «за хорошее поведение» Волошин был расконвоирован и обслуживал семьи «врагов народа» — приносил воду и дрова семье Тухачевского, видел его жену Нину Евгеньевну и красавицу-дочь Светлану. «Зайду я к ним, — рассказывал Волошин, — а она сидит перед зеркалом и волосы расчесывает. Они у нее длинные были, шелковистые, как у русалки. Нет, не понимаю я — ну, расстреляли самого маршала, а баб-то его за что мытарить? Не по-людски это».