— Ты говорила, что домой собираешься, — спросил Дементьев, откладывая в сторону расколотые поленья. — А откуда ты родом?
— С Дону я, — ответила Анюта и добавила: — Казачка я, коренная.
— Казачка? А как же тебя сюда-то занесло, в такую даль? Или муж твой тоже был из твоих родных мест?
— Муж? Нет, он не казак был, другого роду-племени. А как занесло… — она вздохнула и впервые назвала Дементьева по имени: — Долгая эта история, Павел.
— А ты расскажи. Под рассказ твой веселей работается, а дров-то у тебя вон сколько!
— Расскажу, только, — она запнулась, — боюсь, как бы ты меня врагом не стал считать.
— Врагом? С какой это стати? — удивился Павел, но Анюта словно и не слышала его вопроса.
— Родилась я в девятнадцатом году, — начала она, глядя в сторону, — в самый разгар гражданской войны. Отец пришел на побывку, позоревал дома две ночи, и получилась я, девчонка-последыш. Семья у нас большая была, но сестер у меня не было: одни братья, и все меня старше. Мама уже и не чаяла, что еще одного ребенка родит — самый младший из моих братьев был на пятнадцать лет меня старше.
— И все твои братья, — спросил Дементьев, опуская топор, — воевали за белых?
— Да, — Анюта обожгла его взглядом, — и отец, и братья, все семеро. Сначала они еще думали-размышляли, а как раскусили, что такое есть Советская власть, и когда на Дону восстание началось, то взяли они шашки да винтовки и пошли воевать.
— А потом? — спросил Павел, сглотнув слюну.
— Потом? — Анна горько усмехнулась. — Домой вернулись трое — отец и два брата; остальные кто погиб, кто за границу подался. Повинились перед Советской властью, и она их простила — вроде бы, — да только память у нее крепкой оказалась. Как началась на Дону коллективизация, так власть и припомнила моему старику-отцу да братьям все старые грехи, и спросила с них жестоко. Мать не выдержала — померла в одночасье, и осталась я на свете одна-одинешенька из всех десяти душ семейства моего. Отправили в детский дом; там я и росла под взглядами косыми да под шипенье гадючье — мол, вражье отродье. Всякое было — вспоминать не хочется. А как заневестилась я, тут и повстречался мне на пути мой сокол сизокрылый. Дрогнуло у меня сердечко, хоть и ненавидела я ненавистью лютой тех, на ком форма красноармейская.
Павел молчал, пораженный неожиданной исповедью Анны и звучавшей в ее словах болью, перемешанной с ненавистью.
— Да только недолгим было счастье мое, — продолжала меж тем Анюта. — Пришел с запада Зверь ненасытный, и умер муж мой на самой границе земли русской. Вот так, Паша. Заканчивай свое дровокольство — пора вечерять. Вон уже и товарищи твои идут, видишь?