Конечно, я не настоящий медиум. Просто умею разглядеть ниточку скорби, что вплетена во многие жизни. Стоит лишь потянуть за кончик, и человек раскроется перед тобой.
Настал день очередного визита Сары. Она опаздывает на два часа. Я уже вся в тревоге, и мне совсем не нравится, как жилка на виске болью отмеряет каждую лишнюю секунду без Сары.
А вдруг она родила и просто забыла обо мне? Я не перенесу. Я не выживу, если не смогу видеть ее крошку, щекотать носом шейку, подрезать ноготки, когда отрастут. «Только не бросай меня, Сара!» — умоляю я вслух и мечусь между плитой и входной дверью. Взглянув на кексы, которые поставила в духовку к приходу Сары, уже в следующую минуту высовываю голову на улицу в надежде заметить яркое сари девочки.
Меня на миг отвлекает полоска солнца, рискнувшего заглянуть в открытую дверь. Мне кажется, это мостик между унынием моего мира и светом, где живет Наташа вместе с другими малютками. Я поднимаю глаза к небу и мечтаю, что прохожу по мостику. К своей девочке.
Месяцы без Наташи перетекли в годы, а мое общение с инспектором Джорджем Ламли и констеблем Мирандой Хоббс перетекло в ежегодные встречи. Бесплодные встречи. Три года без Наташи — и полиция официально объявила ее дело безнадежным. Пусть не желанный, но тоже результат. Разрешение забыть Наташу и продолжать жить. Полиция больше не терзала меня расспросами о шерсти и пирогах и сняла все обвинения, признав эту версию ошибочной. Я очень старалась идти дальше по жизни. Но воспоминания не отпускали меня, я таскала их за собой как привязанный к лодыжкам груз, они тормозили каждый мой шаг.
Всякий раз, проходя мимо детского садика, я представляла, что иду забирать Наташу и сейчас она выбежит ко мне с акварелью, еще не просохшей, или чудищем, слепленным из мокрой туалетной бумаги. Я смотрела, как другие мамы поджидают свои сокровища, и меня тянуло пройти в ворота — а вдруг найдется ничейный ребенок? Ни разу не рискнула. Так всегда и проходила мимо.
Развод с Энди, не отняв много времени, расколол мою жизнь, как витражное стекло. Все было кончено. От прошлого ничего не осталось. Я с головой ушла в новую профессию и работала с постоянными клиентами, доведенными до отчаяния и лелеющими свою скорбь. Собственно, потому мне и сопутствовал успех в деле, в котором я объявила себя докой: я тоже лелеяла свою скорбь. Мне не составляло труда ухватить ниточку тоски, а обнаружив ее, я на каждом сеансе разматывала ее все дальше, и получала свои двадцать пять фунтов, и жила, и кормилась за счет чужого горя.
Со временем я стала пользоваться известностью. Меня даже пригласили поучаствовать в школьном празднестве — с тех пор эти мероприятия без меня не обходятся, — я давала интервью на местном радио и печаталась в журналах. Я стала членом городского общества экстрасенсов, вместе с другими целителями и медиумами устраивала — и теперь устраиваю — выездные сеансы в кафе и пабах. Клиенты змеятся очередью к барной стойке, а потом змеятся очередью ко мне. И я говорю им то, что они хотят услышать, забрасывая правдой их жизни — благодаря не сверхспособностям, а всего лишь умению делать верные выводы. Знаю, что я мошенница, знаю, что я шарлатанка. И все же иногда у меня появляется чувство, что очень скоро случится нечто крайне важное, что перевернет мое существование, и мне останется лишь таращить глаза. Как сейчас.