Зычным голосом он отдал несколько приказаний, приставив ко рту руки рупором, и когда шлюпка подошла к борту, моряки на реях уже поднимали паруса.
* * *
В то время как «Мадонна Бон-Пора» брала курс на север, к мысу Мабуйя и Железным Зубам, господин де Шансене собрал в своей каюте на «Святом Лаврентии» старших офицеров.
Человеку этому упорно не везло во всех его разнообразных начинаниях. Он начинал как моряк, но оставил это занятие и стал колонистом. Однако вскоре его плантация захирела, так как, выращивая почти исключительно сахарный тростник, он понял, что вынужден оставить эту культуру: другой колонист, господин Трезель, получил на нее монополию. Земли Шансене были непригодны для производства табака и индиго, и ему стоило немалых трудов снова вернуться на флот – даже когда производство сахарного тростника опять стало свободным, – дабы окончательно не разориться.
Если когда-нибудь он и был честолюбив, несчастья умерили его пыл. Некоторое время он был ярым противником флибустьеров и однажды даже высказался в присутствии Мерри Рулза в том смысле, что эти люди способны лишь грабить да убивать.
Времена изменились, а с ними и господин де Шансене. С возрастом он другими глазами взглянул на искателей приключений, о чем дал понять капитану Байярделю; теперь он был не так уверен, как раньше, что флибустьеры вредны для колонии.
Во всяком случае, этот человек, любивший независимость и власть, чувствовал себя в настоящее время менее уверенно.
Собрав в своей каюте юного Жильбера д'Отремона, лейтенанта Бельграно и колонистов Лашикота и Эрнеста де Ложона, он в нескольких словах рассказал им о поручении, доверенном им Байярделем.
Шансене давно знал этих людей, с которыми сражался еще против карибских индейцев. Жильбер д'Отремон был молодым человеком, рано пресытившимся жизнью в колонии и ставшим военным. Шансене не без оснований подозревал, что тот ухаживал за Мари Дюпарке, но не знал, как далеко зашли отношения Жильбера и генеральши.
Бельграно – главный канонир, далекий от стратегических хитростей. Что касается колонистов Лашикота и Эрнеста де Ложона, те готовы были взяться даже за самое безумное предприятие. Чем рискованнее и непосильнее попадалось дело, тем скорее они объединялись и действовали сообща.
Когда четверо собравшихся в каюте старших офицеров поняли, чего от них ждет Шансене, первым слово взял Эрнест де Ложон. Он не питал к флибустьерам ни дружеских, ни враждебных чувств, но мысль о предстоявшем сражении его оживляла и вдохновляла.
– Сударь! – заявил он. – Я полагаю, было бы огромным риском для наших людей пытаться, как вы предлагаете, вступать с флибустьерами в переговоры. Я знаю, что говорят об этих людях на Мартинике. Испанцы считают их ladrones,