Шум стоял просто немыслимый. От бесконечного напряжения у Розамунды стучало в висках. Как же ей хотелось снова очутиться в полумраке своей уединенной комнатки… но теперь уж этому не бывать. Теперь она хозяйка этого замка, и выбора у нее нет: надо как-то с этим справляться. Страх-то какой! Как она будет распоряжаться таким огромным хозяйством, не зная, как и что у господ заведено? Как станет отдавать приказания слугам, которые, возможно, были более благородны по происхождению, чем она сама? Откуда здесь берут столько съестного и всякого белья? На такую-то прорву народу…
– Жена моя. Сядь рядом со мной.
Несмотря на гомон и гвалт, она услышала, как холоден его голос. Снова сникнув, несчастная поняла, что ее не простили. И возможно, не простят никогда… Слезы навернулись ей на глаза, и, ничего вокруг не видя, она споткнулась. Генри решил, что она очень устала, и придержал ее за локоть, пока слуга отодвигал кресло. Оно было ненамного меньше резного кресла самого лорда, обито бархатом, а на спинке был изображен герб Рэвенскрэгов.
Розамунда с облегчением опустилась на свой трон. От волнения и страха у нее дрожали колени: целое утро она была на грани обморока. Она покосилась на красавца-мужа: его профиль был суров и напоминал профиль хищной птицы – желтые блики света так ложились на черные пряди волос, что они были схожи с перьями, точеный нос чуть загнут – ни дать ни взять ворон с герба Рэвенскрэгов.[1]
И вдруг Генри рассмеялся – лицо его мигом преобразилось. В груди Розамунды слабо шевельнулась надежда, но тут же исчезла. Он просто-напросто обрадовался циркачам, появившимся в зале. Дрессированные собачки в потешных красных сборчатых воротничках так ловко вспрыгивали на плечи своих хозяев, что можно было подумать, будто к их лапам прицеплены пружины.
– Какие смышленые, верно, мой супруг? – восхищенно смеясь, позволила себе заметить Розамунда. Эти ее слова тут же стерли улыбку с надменных губ его светлости. Розамунда опешила, а Генри уже отвернулся и с подчеркнутым вниманием обратился к ее отцу:
– Сэр Исмей, мы ждем ваш тост.
Сэр Исмей сразу напустил на себя необыкновенную важность, и видно было, с каким наслаждением он вживается в новую роль – быть тестем столь могущественного лорда.
– Для тебя, Генри, готов произнести хоть тысячу. Я поднимаю свой кубок за моего союзника, соратника, друга и… сына. Да воссияет над нашими домами благоденствие. И пусть Провидение благословит клан Рэвенскрэгов множеством сыновей, в которых возродится их древняя благородная кровь.
– Благодарю, отец, – сказал Генри, повелительным жестом призывая всех замолчать, но ему пришлось еще несколько минут ждать, пока утихнут громкие «ура».