Несмотря на разницу в возрасте, мужчины сошлись на удивление быстро. Старый аристократ, чьи обедневшие родители когда-то решили поправить состояние за морем и отправились туда вместе с сыном, так долго жил в здешних местах, что успел несколько отвыкнуть от хорошего общества. В ранней юности он еще застал короля и великолепный двор, затем потихоньку освоился в новых для себя местах, хотя и продолжал тосковать о далекой родине. А когда уже подумывал вернуться, в Париже грянула революция со всем своим кровавым хаосом, и отправляться туда стало подобно смерти. И вот уже три десятка лет де Гюсак был вынужден обитать среди всевозможных авантюристов или, в крайнем случае, людей с претензиями на хорошее воспитание, но, увы, при полном отсутствии такового. Исключения, по его же словам, порою составляли испанцы, среди которых были выходцы из хороших фамилий. Правда, часть из них измельчала, привыкла к колониальному житью, но некоторые умудрились сохранить великосветский лоск.
Война между наполеоновской Францией и материковой Испанией ничуть не ухудшила отношений де Гюсака с некоторыми из испанских друзей. Здесь, в невообразимой дали от Европы, кипящие там войны воспринимались совсем иначе. Ни у одной из воюющих стран не хватало сил послать в колонии войска, а немногочисленные части, уже расположившиеся здесь, не рвались по необъятным территориям на бой с врагом. Здесь было особое состояние, длящееся уже несколько веков, – ни мира, ни войны. К нему привыкли настолько, что любое иное положение дел уже казалось из ряда вон выходящим.
Липранди, хорошо образованный, с отличными манерами, по собственному признанию старого француза, сразу пришелся последнему по душе. А его рассказы о постепенно возрождающейся прежней Франции грели де Гюсаку сердце.
– Нет. Я определенно вернусь в Париж. Вот только сверну здесь все дела и отправлюсь на родину, – в минуту расслабленности признался эмигрант. – Вы-то слишком молоды и не видели его в минуты высшей славы, когда он был законодателем мод и культуры на всем континенте.
Липранди тактично промолчал, что зато он был не только свидетелем, но и активным участником захвата иного Парижа, того, который сумел на долгие годы развязать всеобщую войну и завоевать без малого весь мир, да только, на свою беду, однажды чрезмерно возгордился и в этой гордыне пошел на Россию.
– О Париж! – мечтательно закатил глаза де Гюсак. – Здесь много прекрасных мест, но что может сравниться с тобой, с ароматами узких улочек, с самим воздухом, который пьешь и не можешь напиться? Париж – это центр мироздания! Вы согласны со мной, Жан?