И не давая никому опомниться, жестко заявил, словно захлопнул тяжелую железную дверь:
– Наличие драгоценностей будем проверять каждый день!
Сейчас он просмотрел шкатулку на удивление небрежно и быстро, чего никогда не было. И Александра почувствовала, будто теперь в сердце ей вонзили раскаленный гвоздь. Тем не менее, она спокойно, с совершенно равнодушным видом продемонстрировала коменданту свои пальцы. Обручальное кольцо и перстень с гранатом, окруженным мелкими бриллиантами, были на месте.
– Хорошо! Все здесь имеется, как было, – сказал Юровский. – Все очень хорошо. Порядок имеет место. Все очень хорошо! – повторил он. – Только… вот что должен сказать вам – уже на другую тему: в городе анархисты стали пошаливать. Только с эсерами покончили, а тут новые хлопоты – анархисты, – и он улыбнулся, обращаясь к Николаю, словно ища у него сочувствия.
Николай кивнул:
– Да, с этими анархистами… в самом деле… – пробормотал он.
– Разберемся! – заверил его Юровский. – Главное, чтобы они до вас не смогли добраться.
– А что, есть такая возможность? То есть, опасность? – робко спросила Татьяна.
Юровский посмотрел на нее внезапно потеплевшим взглядом и в очередной раз отметил, что она – самая красивая из всех дочерей. Он запретил себе любое проявление каких-либо эмоций во время исполнения служебных обязанностей. И потому он не позволял самому себе признаться, что Татьяна ему нравится. И если бы не революция и его долг перед мировым пролетариатом, он бы похитил Татьяну из этого проклятого дома и скрылся с ней где-нибудь на краю земли, куда не добрались бы ни Голощекин, ни Дзержинский, ни даже Ленин с самим Карлом Марксом.
– Опасность небольшая, – успокоил он Татьяну. – Но все-таки есть. Однако смею заметить, она не больше той, которую представлял для всех нас «une officiere»[186].
Николай и Александра обмерли. Девочки тоже испугались. Побледневшая Татьяна приоткрыла рот, словно собиралась сказать ему что-то умоляющее, но боялась произнести хоть слово, и потому умоляла взглядом о снисхождении: ведь это она писала по-французски ответы для «une officiere», не подозревая, что вступила в переписку с провокаторами из чека. Один только Алексей не дрогнул, и Юровский оценил выдержку мальчика.
– Что вы имеете в виду? – чуть осипшим голосом спросил Николай. И уже тверже: – Не понимаю вас, Яков Михайлович! Какой офицер? Извольте прояснить, если не трудно.
– Какой? Да тот самый, – самым доброжелательным тоном ответил Юровский. – «Один офицер». Или, точнее, «некий офицер». Который обещал, да не пришел.