– Нет, – сказал Т. – С какой вдруг стати?
– А чего изволите приказать? – спросил голос после неловкой паузы.
– Принеси еще блинов. И вообще, подавай обедать.
– Слушаю.
«Вот, – подумал Т., поднимая палец и грозя нарисованному императору. – Вот именно. Бумаги и чернил. Не зря ведь этот шельмец о них спросил. Может, он думает, что я и есть тот писатель, о котором говорил Ариэль? Впрочем, вряд ли. Скорей всего просто предлагает блага цивилизации. Ведь Кнопф в поезде ничего не говорил о литературе, а он осведомлен обо мне во всех деталях. Кстати, надо бы как-нибудь поговорить с этим Кнопфом, расспросить. Впрочем, трудно – он ведь всякий раз начинает палить из револьвера…»
Часы в виде рыцаря с прозрачным животом пробили два раза.
«Надо признать, мир, придуманный этим каббалистическим демоном, выглядит по-настоящему убедительно. Однако надо будет погулять по нему после обеда, посмотреть, не кончается ли он в ста шагах от дороги. Это будет интересно. Сначала выпьем и поедим, а потом все тщательно исследуем…»
Первая часть этого замысла была осуществлена незамедлительно. А вскоре Т. уже спускался с гостиничного крыльца.
– Ничего, – бормотал он, сжимая кулаки и грозно ухмыляясь, – мы испытаем на прочность это наваждение. Сейчас…
Прохожие оглядывались на подвыпившего жандармского полковника с опаской. Полковник, надо сказать, давал для этого основания.
Перейдя улицу, он подошел к фатовато одетому господину в котелке, который стоял у входа в ресторан и, зажав под мышкой трость, пересчитывал ассигнации в бумажнике.
– Здравствуйте, милостивый государь, – сказал Т., с дьявольской ухмылкой прикладывая ладонь к своей фуражке. – С кем имею честь?
– Купеческий старшина Расплюев, – испуганно ответил господин в котелке.
– Вот как, – сказал Т. – Купеческий старшина. А вид такой, словно собрался в Париж на Всемирную выставку. Почему?
Господин в котелке попытался изобразить вежливое европейское недоумение, но вышло это не очень – отразившееся на его бритой физиономии чувство гораздо больше напоминало страх, причем сразу стало ясно, что страх и был изначальным выражением этого лица, проступившим от неожиданности сквозь все слои мимической маскировки.
– А как же, – сказал он, – прогресс, ваше благородие, проникает и в наши медвежьи углы. Отчего не нарядиться…
– А знаешь ли ты, купеческий старшина Расплюев, – сказал Т., грозя бритому господину кулаком, – что на самом деле ты есть не купеческий старшина, а ничтожество. И даже не ничтожество, а вообще полное ничего. И хоть наряжен ты во все эти английские материалы, братец, а существуешь ты понарошку, и только до тех пор, пока я с тобой беседую… Это ты понять можешь?