С запада, будто по заказу, приближалась группа мертвых душ. Как обычно, они держались рядом друг с другом. То, что это мертвые души, было понятно по желтому ореолу, который окружал силуэты. Размытая желтизна дрожала только вокруг человеческих фигурок; все остальное – фонарные столбы, голуби, афишная тумба с плакатом, рекламирующим новую книгу Аксиньи Толстой-Олсуфьевой, – выглядело так же, как при взгляде невооруженным глазом.
«Вооруженный глаз, – подумал Достоевский и вздохнул. – Звучит-то как… Наука мчится вперед. А вот общественная мысль – разве может она похвастаться чем-нибудь равномасштабным техническому прогрессу?»
Мертвые души были уже в сотне метров. Подняв очки, Достоевский поднес к глазам перламутровый театральный бинокль и оглядел их внимательнее.
Впереди шли три мазурика, за ними пятеро студентов (это, конечно, не были настоящие мазурики и студенты – так Достоевский классифицировал мертвяков из-за смутных и не до конца ясных самому ассоциаций). Замыкала процессию пара кавалердавров в белых офицерских мундирах и два некроденщика с поклажей. Всего, как и положено, двенадцать.
Несколько секунд Достоевский раздумывал, что с ними делать – то ли подпустить поближе и расстрелять из штуцера в упор, то ли потратить последнюю подствольную гранату.
«Лучше гранату, – решил он наконец. – Иначе разбегутся…»
Подствольник был давно и надежно пристрелян, поэтому все последующие действия он выполнил не задумываясь: поднял прицельную планку в крайнее верхнее положение, поймал на мушку букву «Х» в огромной красной надписи «СОТОНА ЛОХЪ» на стене гранитного особняка и стал ждать, когда мертвые души подойдут ближе.
Под буквой «Х», примерно в полуметре над мостовой, стена была иссечена следами разрывов, похожими на выбитые в камне гигантские ромашки. Со временем прежние отметины исчезали – новые взрывы непрерывно обтесывали гранит.
«Нет ничего постоянного в мире, – подумал Достоевский, выдыхая перед тем, как нажать на спуск. – Шли двенадцать мертвяков – и где они теперь?»
Граната шлепнулась о стену, когда вся группа оказалась рядом со словом «ЛОХЪ». Пыхнул синий дымок – это сработал вышибной заряд-распылитель, – а еще через полсекунды по стене прошла волна, мгновенно разметавшая мертвяков в стороны: взорвался аэрозоль.
«Пу-пум», – долетел низкий приятный звук, похожий на слово из какого-то грозного доисторического языка.
Достоевский снова поднес к глазам бинокль.
Готовы были все, кроме одного кавалердавра – он крутился на месте, загребая ногой в окровавленной штанине, совсем как недодавленное насекомое. Не хотелось даже думать, что пережил бы бедняга, будь он живым человеком. Достать его из штуцера было трудно – уж слишком быстро крутился, – но рядом, по счастью, стояла стандартная красная бочка с бензином.