Сегодня, в начале рабочего дня, когда к местам службы начинает стекаться разномастная публика, к строительной компании Полетаева подъехал серый обшарпанный джип и замер в ста метрах от входа в заведение Николая Ивановича. Простоял он там недолго, всего минут двадцать, до того самого момента, как на улице появился человек лет двадцати пяти на вид, с пухлым портфелем в руке. На нем белые брюки и рубашка, а также очень дорогие, даже по эксклюзивным меркам, серые мокасины. Даже несведущему в организационно-штатной структуре полетаевского предприятия гражданину, наблюдающему за спешкой этого состоятельного гражданина, стало бы ясно, что в этой системе он имеет довольно высокий статус. И дело даже не столько в одежде, сколько в уверенности поступи. Люди подневольные, отрабатывающие на работе номер, шагают не так. Они семенят, боясь опоздать к тому моменту, когда штатный стукачок фирмы начнет записывать в свой истрепанный блокнот фамилии и проставлять напротив них количество минут. Шагать так, как двигался к подъезду молодой человек в светлой одежде, мог только тот, кто торопится начать очередное важное дело, могущее принести прибыль как себе, так и боссу.
– Это и есть юрист Полетаева, – объяснила девушка в джипе. Она до этого момента сидела на заднем сиденье, всматриваясь в появляющиеся на улице фигуры, молчала и оживилась лишь тогда, когда разглядела в потоке опаздывающих на работу терновцев искомую фигуру. – Толя постоянно ездит к шефу подписывать документы, когда его нет в фирме.
– Ты просто птичка, – улыбнулся Хан и протянул ей тысячную купюру. – А сейчас порхай отсюда, у нас есть дела...
Посреди одной из комнат подвального помещения брошенного дома, на окраине Тернова, собрались четверо из команды Седого. Помимо самого Хорошева и Хана в ней находились двое из его боевой команды – лысый отставной майор разведки, уволенный со службы по состоянию здоровья, и капитан, уволившийся сразу после того, как Хорошев уехал с Балкан. Хорошев предложил им, как и остальным участникам его нынешней команды, хорошее дело «на гражданке», и доводы бывшего командира оказались для них более понятны, нежели текст военной присяги. К слову сказать, лысый майор, к десятому году службы пройдя Афганистан, Чечню и Югославию, этот текст забыл почти полностью, помня лишь ту часть, где говорится о «беспрекословном выполнении всех приказов командиров и начальников». Командиром для него был и оставался Хорошев, а расстроенная психика по-прежнему заставляла майора беспрекословно подчиняться ему, не различая при этом не только поле брани и поле мирной жизни, но и цели, которые ставил перед ним отставной подполковник.