Как и на первом допросе, Мариноха не вспомнил ничего нового, что могло бы иметь значение для следствия.
– Леонид Алексеевич, – поинтересовался Пермяков, закрывая дело, – а вы были уверены в том, что Бауэр из тех, кто мог оплатить ваш совместный проект?
– То есть? – не понял Мариноха и стал смотреть на следователя как на лицо, попытавшееся открыть ему Америку. – Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что финансовое положение господина Франка Бауэра было далеко от того, чтобы свободно инвестировать в российский филиал внушительные средства. Я бы даже сказал, что оно было очень далеко от этого. Денег у него хватало лишь на то, чтобы платить по счетам и поддерживать жизнь своих предприятий в Потсдаме. Поэтому я вас и спрашиваю – вам не приходило на ум, что ваш сорвавшийся контракт уберег вас от многих неприятностей?
– Ерунда, – решительно заявил Мариноха. – Денег у него на счетах не было... Вы, гражданин следователь, меряете жизнь немца совковыми мерками. Что с того, что его счета были пусты? Под договор в России он мог запросто взять кредит в любом банке Потсдама. Но, будучи немцем, он сначала приехал на место, чтобы оценить обстановку и принять решение. Он потратил бы тысячу евро на перелет, еще две сотни – на двухдневную жизнь в Тернове и сэкономил бы пятьдесят тысяч в месяц стабильного дохода. Простая западная арифметика.
– Но Бауэр не собирался жить в Тернове двое суток. Вещей он с собой привез, как на хороший курортный роман. Это вам не кажется странным?
– Зачем вы задаете мне такие вопросы? Если бы я мыслил мозгами немца, я бы управился в Тернове и без него. Может, у него привычка такая – таскать за собой по всему земному шару чемодан с ненужными вещами? Вам это в голову не приходило?
Пермякову это в голову не приходило раньше, не появились на этот счет сомнения и сейчас. Для следователя прокуратуры Пермякова все неясное остается темным и подозрительным до тех пор, пока явлению не находятся резонные объяснения. Он собирался мыслить не мозгами застреленного в гостинице немца, а своими собственными, теми, которым доверял.
Несмотря на то, что в кабинете уже слоями висел табачный дым, Антон дотянулся до пачки и вынул очередную сигарету. Слушая шорох фольги, Антон подумал о том, что в промежутках между дымными слоями зависла тишина. Дым – тишина – дым – тишина... А внизу – потрясение и этот шорох.
– Теперь вы понимаете, почему мы придали беседе приватный смысл?
Струге это понял уже давно. Понял и сейчас испытывал к этим двоим, уставшим с дороги людям неподдельное уважение. На пленке, которую они имели на руках, был запечатлен момент, который мог изменить всю их с Пащенко последующую жизнь. Ужин в компании уголовного авторитета, за его счет. Судья и прокурор, пьющие «Реми Мартин» и «Хванчкару», закусывающие севрюжьей икрой, улыбающиеся и обнимающиеся.