Феррари — Форгьери: «Сколько тебе нужно, чтобы внести изменения, необходимые в представлении Лауды?»
«Одну неделю».
Феррари — Лауде: «Если через неделю ты не будешь быстрее на секунду, вылетишь из команды».
К этому моменту Форгьери уже очень далеко продвинулся в своей работе над новой передней подвеской с низким центром крена,[9] я знал об этом и поэтому не был слишком шокирован. Но я понимал, на какую мозоль наступил: не автомобили Ferrari проиграли сезон, а лишь гонщики Икс и Мерцарио, машины, в любом случае, были великолепны. Сказать Энцо Феррари, что его машины плохи — этого в системе предусмотрено не было.
В ту неделю я сидел у Форгьери круглосуточно «за спиной», и, действительно, новая передняя ось была настолько лучше, что я легко спас свою шкуру — в первый, но далеко не в последний раз в Ferrari.
Один из сотрудников сказал об Энцо Феррари: «Он — жизнь, он — знамя, он — фабрика». В 70-е годы это было совершенно справедливо, даже в 80-е. Это выражает пафос, всегда бывший не только частью легенды Ferrari, но и ее реальностью.
Когда я в 1973 году познакомился с Феррари, ему было 75 лет, и он не выглядел моложе. Он мог держаться с большим достоинством, а в узком кругу был менее впечатляющ. У него была пара странных привычек, он чесался в самых невероятных местах и отплевывался по нескольку минут, с полной самоотверженностью, в свой гигантский платок, который в полностью развернутом виде был размером со знамя. Умственно он был еще вполне в себе, его формулировки были шутливыми и умными. Несмотря на все собачье почитание, в центре которого находился, он обладал тонкой самоиронией. Один журналист спросил, как он, Энцо Феррари, видит себя со стороны.
«Если я утром смотрю в зеркало, то сам себя не понимаю». Благосклонно он предложил и другую интерпретацию — что не все вещи в жизни можно постичь. Это, конечно, замечательно.
Даже неэтичный, но довольно актуальный в Италии вопрос, что случится с фирмой после его смерти, привел к величественному ответу: «Я не беспокоюсь о том, что будет после меня».
Несмотря на это, он был вполне готов броситься в огонь и декламировать речи, достойные д'Аннунцио.[10] Когда необходимо было мотивировать коллектив, в так называемых годовых выступлениях, речь шла о клятве на верность и о силе труда, с которыми придет победа.
Частью легенды был также его отказ посещать гонки, и вообще покидать местность Модена/Маранелло, за редчайшими исключениями. Поскольку он еще и принимал не так много гостей, то находился в собственном изолированном мире, в котором был полностью зависим от информации своих лакеев и газетных сообщений. Действительно объективно, хладнокровно рассказывать о Феррари в Италии просто не принято. Из индивидуальных эмоций и целей различных лобби, возникали тирады из типографской краски, которые уже стоили головы многим зависимым от Ferrari людям. Энцо Феррари никогда не был в состоянии фильтровать эти сообщения по содержанию в них истины и по их намерениям. Поэтому его гонщики, начальники служб команды и механики долговременно находились под давлением прессы — с тем конечным эффектом, что почти ни один трудовой договор не оканчивался в нормальных, спокойных обстоятельствах. Все время были «казино», от Фанхио до Альборето.