Я встала, потянув за собой простыню, завернулась в нее и пошла в ванную комнату. С полпути я вернулась и захватила с собой любезно приготовленную одежду. Мне не терпелось облачиться в любимые джинсы и ковбойку, но если моя одежда снова исчезла, было бессмысленно ходить голой.
Умывание не принесло мне привычного удовольствия, несмотря на то, что грубо зашитые раны нисколько меня не беспокоили и никак не реагировали ни на воду, ни на вытирание.
Разглядев себя в высокое зеркало с головы до ног, я пришла в ужас. Захотелось обломать руки тому, кто так бездарно проделал надо мной эту операцию. Со стороны швы выглядели просто безобразно. Больше всего пострадали грудь и живот. Казалось, что кто-то старательно дырявил меня, а потом так же старательно, но неумело штопал. На руках, ногах, лице и шее повреждений было меньше, и они не были такими уж уродливыми. Но смотреть на тело было совершенно невыносимо. Поэтому я скорее оделась в то, что было под рукой, и вышла обратно в комнату.
Там уже кто-то сидел в синем кожаном кресле и, по-видимому, ждал меня. Это была молодая красивая женщина с пышной волнистой копной светло-русых волос, обернутая в разноцветную шелковую тогу. Она сдержанно улыбнулась мне, пытаясь изобразить любезность, но это у нее плохо получилось. Казалось, что она пришла ко мне не по своей воле, и моя персона не доставляет ей удовольствия.
— В чем дело? — сразу же спросила я довольно грубо. Поскольку я не сделала этой женщине ничего дурного, а также не приглашала ее к себе, ее плохо скрытая неприязнь разозлила меня.
— Валерий просил присмотреть за тобой, — холодно пояснила она.
Я поняла, что со мной, действительно, не все в порядке, если я сразу не узнала эту женщину. У нее были причины для неприязни, ведь моей гостьей сегодня была Марина Зубарская.
— А зачем за мной присматривать? Я не больна, и мне не нужна няня.
Марина скептически ухмыльнулась, но ничего не ответила, показывая, что беседовать со мной ниже ее достоинства. А я не стала настаивать на объяснениях. Такие люди только и ждут, что их станут упрашивать высказаться. И тем не менее, люди такого рода, а особенно женщины, не смогут долго хранить презрительное молчание. Их врожденное неумение держать себя в руках, как, впрочем, и нежелание это делать, обязательно победят. И не дожидаясь от меня никаких просьб, она выскажет все, что обо мне думает, что практически и является той самой информацией, которую мне хотелось бы получить. Можно, конечно, подразнить Марину и насладиться взрывом эмоций. Но мне было откровенно лень это делать. Я просто опустилась в кресло напротив, сползла на кончик, далеко вытянув ноги, и стала рассматривать свою виз-а-ви.