Черногривая кобылица Чалдонова, разгоряченная боем, металась из стороны в сторону, забегала вперед, высоко поднимала голову, раздувая ноздри. Шла назад, к бричке, но, подойдя ближе, шарахалась в сторону, останавливаясь, дрожа всем телом, косилась на бричку, словно спрашивала: "Что же это случилось с моим хозяином?" - и никого к себе не подпускала.
Осипов склонил голову, сжал переносицу, как будто у него ручьем текла из носа кровь. Доватор медленно стаскивал с головы кубанку. Лицо его сразу сделалось сумрачным. Женщины откровенно плакали. Петя не плакал: он жмурился, точно от досады, морщил нос...
А солнце вставало, разбрызгивало над темным лесом яркие утренние лучи. По извилистым, уходящим к лесу дорогам растянулись длинные черные ленты кавалерийских эскадронов. Следом катились повозки, наполненные трофеями. На одной из них сидел дед Рыгор, суровый, величественный. Рядом шла Оксана. А позади всех на маленькой лошадке трусил одинокий всадник. Он не отставал от эскадронов и не нагонял их - ехал на почтительном расстоянии...
ГЛАВА 17
На привале в лесу разведчики решили первым долгом разложить костер и наварить картошки.
- Красота посидеть около огонька, картошек испекти! Ну, а барабуля тут, браты мои, не хуже кубанской. - Торба развязал мешок и вытряхнул на землю крупную картошку. - Ты погляди, Павлюк! Такую взять горяченькую, разломить пополам - она парок пускает. Трошки соли, корочка поджаристая, на зубах хрустит, да ще цибулю - объеденье, браты!
- Варить надо поскорее, - перебивает его Павлюк, бросая на землю охапку хвороста. - Нечего над картошкой колдовать: кишки подвело, ремень уж на последнюю дырку подтянул - и все слабо.
- Не гуди, прикумский гарбузник! - огрызается Торба.
- Во-первых, не гарбузник, а винодел, это большая разница, товарищ Торбачевский! У нас в Прикумщине...
- Ты що к моей фамилии кончик приставляешь? - Торба с угрожающим видом берет хворостину.
- Чуток прибавлено - и уже звучит!.. А то - Торба, что это такое? Посудина, из которой кони пищу принимают!..
- Геть, гарбузник! - Торба замахивается хворостиной. Павлюк кидается в кусты и чуть не сбивает с ног Яшу Воробьева, идущего с охапкой хвороста.
- Вот люди, чисто младенцы! - ворчит Яша Воробьев, ломая о колено ветки для костра. Он чем-то встревожен и явно не в духе. Подняв голову, Яша прислушивается к голосу Шаповаленко, который сидит вместе с дедом Рыгором и с увлечением читает ему что-то из своей тетрадки. Теперь, после освобождения деда Рыгора, Филипп Афанасьевич с ним неразлучен.
- "А яки колгоспы на реках стоять, - читает Филипп Афанасьевич, печки переделать на каменный уголь. Доставлять его на баржах по реке Кубани, а лес на дрова не переводить, бо от этого государству великий убыток, да и скучно жить без лесочка..."