Последних слов Осипова Доватор не слышал. Стоял у телефона и говорил: "Волга, Волга-три", быстро к аппарату. "Ока-шесть", к аппарату. Разъединить!" - от нетерпения покусывал губы, над переносицей резче обозначились морщины.
Слышал, как командиры дивизий взяли трубки, продували их. Лицо Доватора оживилось, вспыхнули в глазах азартные искорки. Наклонившись к аппарату, проговорил одно-единственное слово: "Москва". Крепко сжимая в кулаке трубку, раздельно добавил: "Еще повторяю - Москва!"
По висевшим на деревьях телефонным проводам невидимой электрической искрой летело магическое слово.
..."Москва!" - сурово говорит телефонист с пышными усами, надевает каску и выключает телефон. "Москва", - повторяет другой где-то в глубоком блиндаже и вешает на грудь автомат. "Москва", - тоненьким голоском говорит девушка-телефонистка, укрывшаяся в густых елках.
От ее выкрика вздремнувший было капитан спокойно берет вторую трубку, говорит одно слово. Где-то в кустах щелкают замки артиллерийских орудий, взблескивают медные гильзы, и белые головки снарядов исчезают в стволах. Танкисты в промасленных комбинезонах гремят ключами, заводят моторы, на башнях вздрагивает маскировка и валится под ожившие гусеницы.
На полном галопе мчатся делегаты связи, развозя пакеты с сургучной печатью, с написанным крупными буквами символическим словом - "Москва".
В сумерках на фоне темнеющего леса всадник высоко поднимает горн. Призывно поет труба боевую тревогу. По лесу разливаются мощные звуки.
Подседланные кони поднимают головы, тревожно шевелят ушами. В темноте виднеются туго набитые переметные сумы, скатки шинелей.
- По-о-о ко-о-о-оня-я-ям! - распевно звучит команда.
Нина провожала Алексея в медсанбат. Алексей ехал на ее коне, она шла пешком.
Около госпитальной палатки стоял часовой с ружьем. Алексей молча слез с коня. Молчала и Нина.
Алексей первый нарушил молчание:
- Все друзья мои, товарищи идут в операцию, да еще в какую! А у лейтенанта Гордиенко, видите ли, дырка на ноге! Он остается, будет на койке валяться да молочко попивать... В партизаны уйду! Пусть не берут...
- Но ты же ранен...
- Подумаешь! Вот если напрочь ногу отхватят, тогда уже все равно: сиди на завалинке да пиликай на баяне...
Сигнальная труба запела тревожно и призывно. Звуки доходят до самого сердца. Надо быть конником, чтобы понять всю силу и властность кавалерийского сигнала.
Нина заторопилась. Сунула Алексею свернутую бумажку - направление в госпиталь.
- Ну, Алеша, мне пора!.. Сам уж отдай, тебя тут запишут... По-детски кривит губы, морщится. Заплакать нельзя: стыдно.