– Так какие ветры тебя, голубка, в столицу занесли? – хитро блеснула глазом Наталья, и Нинка принялась было по привычке врать о том, что хотела бы учиться, работать, искать свою счастливую долю, но та засмеялась скрипуче и оборвала Нинку на полуслове:
– Так! Ну а теперь говори – на каком месяце брюхатая ходишь?
– Чего? – вытаращила глаза Нинка, и сердце у нее зашлось, будто она что-то срамное совершила.
– Да ничего, голубка, меня не проведешь! В Москву ты со своей деревни свалила, чтоб здесь грех покрыть, аборт сделать, вот так. И мозги мне не пудри. Ладно, считай, что ты в хорошую компанию попала, повесят нас на одной перекладине. Тетка твоя – фуфло. Знаешь, что она деньги в рост под проценты дает?
– Нет, – потерялась Нинка.
– Ну так знай. Считай, ей половина дома должны, а уж я так бессчетно у нее в долгу, что и отдавать не буду, потому как и не знаю сколько. Она тебя ко мне на постой направила?
– Да так... Сказала, что можно поговорить.
– Можно, – согласилась Наталья. – Место у меня на кухне есть, как видишь. Квартплаты я с тебя пока брать не буду. Пока не вычистишься от своего плода да на работу не устроишься. Самогонку такую делать умеешь? – Она с почтением кивнула на бутылку, которую привезла Нинка.
– Умею. Только аппарата нету.
– Аппарат я куплю. Невелик труд. Дрожжи я совсем по дешевке доставать стану, ну а сахар можно брать у моей сестры, за что ей будет положена каждая третья бутылка. Она в столовой работает, я тебя с ней познакомлю, потому что для тебя тоже – человек полезный, не то что твоя выжига-тетка, чтоб она сдохла. Вот так и будем жить: сыты, пьяны и нос в табаке.
– Но ведь кушать тоже надо! – робко испугалась Нинка.
– Надо, – равнодушно согласилась та. – С голоду не помрем, не волнуйся. Так сколько уже недель у тебя в животе?
Недель насчиталось много, чересчур много. Наталья озабоченно покачала головой и сказала, что тянуть нельзя.
– А больно будет? – не скрывая страха, спросила Нинка.
– Терпимо. Ты молодая, сдюжишь.
Но Нинка не сдюжила. Врач, который, может, и был врачом в ту пору, когда она только родилась, пришел прямо на кухню с портфелем, вытащил свои инструменты и принялся за дело.
Нинка видела, что и руки у старика тряслись, и сизый нос картошкой дрожал, и очки с носа падали прямо ей на ноги. Боль была непереносимой, и как она удержалась, чтоб не орать благим матом, и сама не понимала. Кажется, несколько раз теряла сознание, но приходила в себя от резкого запаха.
После операции выпили по стакану самогона, у Нинки еще оставалась деревенская бутылка. Потом врач получил свой гонорар, как он выразился, – бутылку магазинной водки завода «Кристалл» – и ушел.