– Ах, буря поутихнет? – спросила Нинка и засмеялась. – А я что, морячка, что ли, чтоб тебя на берегу ждать? Нет уж, я в чужую семью лезть не желаю. Если б знала, что у тебя жена и дети, никогда бы с тобой и не спуталась. Так что прощевайте, Александр Игоревич.
Он, кажется, чуть не заплакал, сказал, что за последние пять лет у него ничего светлого в жизни не было, кроме появления Нинки, но чем больше он размякал и плакался, тем больше она твердела.
Наталья этот разговор подслушивала из своей комнаты, а когда Саша ушел, то вышла на кухню, долго молчала, а потом сказала.
– Нормальный ход, Нинон, все путем. Один урок ты получила и закалилась. Вижу, что своя голова у тебя начала работать. И пора тебе на крепкие рельсы свой бронепоезд ставить. Этой зимой займемся твоей московской пропиской. Без этого ты здесь что курица без насеста, любой тебя сдунет, как захочет.
Вся зима прошла в борьбе за эту прописку.
Чего только не придумывали, в какие тяжбы не бросались, но ничего не получалось, пока не вышли на нужного человека. Нужный человек поначалу сказал Наталье, сколько это будет стоить. А когда увидел Нинку, то цену скостил, и сильно скостил, но сказал, что ей надо будет поехать с ним отдыхать на озеро Селигер на недельку – там у него маленькая дачка.
Как Нинка не умоляла его вернуться к денежному расчету, даже за большую цену, – он уперся и не соглашался, а в конце концов разозлился и сказал, что московская прописка будет бесплатно – только за отдых на Селигере.
Свое слово он сдержал – прописку она получила.
Нинка свое слово тоже сдержала, но никогда старалась не вспоминать эту мерзкую неделю, хотя там ничего уж такого плохого и не было – никто ее не обижал, не издевался над ней, не заставлял у плиты стоять или грязное белье стирать. Лежала всю неделю в кровати, вот и все дела.
Наталья за прописку на свою жилплощадь потребовала, как всегда, не более пары бутыльцов портвейна, а когда выпила, то сказала, что долго Нинке в тягость на этой хате не будет, потому что скоро сдохнет, как ей цыганка на Киевском вокзале нагадала. И вся квартира останется Нинке, только похоронить ее, Наталью, надо по-человечески, по-хорошему, чтобы со священником и в гробу, не красными тряпками умотанном, словно она коммунистка или комиссарша какая, а чтоб из чистых, лакированных досок.
– Ладно, – ответила Нинка. – Ты только подохни, а уж о похоронах я позабочусь.
– Вот все и путем! – обрадовалась Наталья. – А я тут, пока ты на Селигере гужевалась, подыскала тебе вечернюю школу официанток.
Но со школой официанток дела не заладились, и Нинка потом очень долго никак не могла понять, почему такое произошло.