По трапу в самолет Нинка поднялась, не чуя собственных ног. Чемоданчик не сдавала, несла в руках. Стюардессы в красивых фуражечках подгоняли всех озлобленными криками, словно самолет сразу и полетит.
Но когда залезли в салон и расселись, то простояли без движения минут сорок.
Нинка сидела так, что видела, как одна из стюардесс закрыла двери и завертела их какими-то жуткими запорами, словно крышку гроба. И с этого момента Нинка вдруг перестала бояться. Совершенно! Теперь уже ничего не поделаешь, крышка закрыта, никуда не вылезешь, на ходу не спрыгнешь, и все в руках Божьих: как повезет, так и повезет, и значения никакого не имеет, будешь ли ты трястись от страха, или, как соседи через ряд, – попивать водку и раскидывать на плоском чемоданчике карты.
И взлет и полет Нинка пережила с каким-то тупым и безнадежным равнодушием. Может, настолько со своей жизнью простилась, что счастливого приземления и не ждала.
Но те же обозленные жизнью стюардессы пробежали вдоль кресел, приказали снова пристегнуться ремнями, потому что самолет пошел на посадку.
Мужички, игравшие в карты, устали и как раз изловчились было поспать, отчего посадкой были недовольны. Один даже спросил, прилетают ли они на место, в Тюмень, или делают промежуточную посадку. Оказалось – не надейся, уже Тюмень.
На выходе Нинка замешкалась, потому что послушалась стюардесс и не вставала без приказа. Остальные пассажиры оказались пошустрей, и она вышла последней.
Страшенный мороз охватил Нинку сразу, едва она спустилась с трапа, охватил ее со всех сторон ледяными объятиями.
В автобусе их повезли к стеклянной коробочке аэровокзала, и Нинка даже не подумала, что там можно согреться. Здание казалось оледеневшим, да и все вокруг будто бы еле дышало, готовое застыть.
Васю она увидела сразу. Он был на полголовы выше встречающей толпы, но такой же грузный, как все, от накрученной одежды, в громадной шапке из рыжего меха. Он увидел Нинку и шапку скинул.
Она пошла к нему навстречу и вдруг поняла, что совершенно не знает этого человека, не знает ничего, кроме его имени, фамилии, и что однажды он сбил своей машиной, а потом украл чужого гуся. Гусь был вкусный, но ни о чем более эта история дурацкая не говорила.
Ей показалось, что и Вася так же подумал про нее, когда увидел в толпе прилетевших.
Все вокруг целовались и попискивали от счастья встречи, а они, как две дубины, стояли друг против друга и разглядывали, словно определить пытались – то ли, что надо, прилетело, и то ли, что требовалось, встречает.
– Здравствуй, Нина...
– Здравствуй, Василий...