– В Тверской земле хозяином будешь ты, а на Руси – князь Дмитрей. В чем ином он тебе указывать не станет, но за измену призвать тебя к ответу может всегда. И ты это помни.
– Да ведь этак он что хочешь за измену посчитать может! К примеру, учну я свой город обновлять либо приедет ко мне погостить зять мой, Ольгерд Гедиминович, а он скажет, что я к себе Литву призвал, чтобы с нею вместе на Москву идти! А коли не сам он такое выдумает, так митрополит ему назудит в уши. Ты его еще не знаешь, нашего святителя! Нешто не по его наущению меня Дмитрей схватил?
– Митрополит – человек святой жизни и великой мудрости. Его знает и чтит вся Орда. И никто плохому про него не поверит. А тебя я чем доле слушаю, тем более тебе дивлюсь. Даве ты меня спросил, – татарин ли я? Ну, а теперь я спрошу: да точно ли ты русский, князь Михаила?
Михаила Александрович остолбенел, – для него это было уж слишком. Подозрение, возникшее при первом взгляде на посла, нахлынуло на него с новой силой и разом обратилось в уверенность. Конечно, все это подстроено Дмитрием и митрополитом, чтобы обманом заставить его поцеловать крест Московскому князю либо уйти из Твери в Микулин! Потому Дмитрий столь нежданно и позволил ему идти к послу… И с ним говорит теперь какой-нибудь московский прощелыга, одетый татарином, думая поймать его, Тверского князя, в эдакую детскую ловушку! Но нет, шалишь!
– Ах ты, шут стоеросовый! – закричал он, побагровев от гнева. – Ты что же, думал – я дите неразумное либо николи не видел настоящего татарина? Битый час плетешь тут невесть что и мыслишь – так вот я тебе и поверил! Дурачье московское! Хоть бы кого иного послом-то вырядили, а ты, поди, от Орды и близко не бывал! Я едва глянул на твою харю, так сразу и разгадал всю вашу затею! Ужо пождите: великому хану будет ведомо, что за дела вы тут творите его именем, – тогда поглядим, какой ярлык он вам пропишет!., да чего ржешь-то как жеребец?
Карач-мурза, при первых словах Тверского князя, открыл рот от изумления, затем грозно нахмурился и вскочил с места. Но в следующий миг гневное выражение его лица внезапно сменилось веселым. Он широко улыбнулся, показав собеседнику два ряда белых, как кипень, зубов и наконец, позабыв о своем посольском достоинстве, – повалился обратно на скамью и захохотал безудержно и так заразительно, что у Михаилы Александровича гнев сразу остыл и ему тоже захотелось смеяться.
– Эк тебя прорвало, – промолвил он. – Ну, ладно, хватит! Выкладывай теперь – кто ты таков и кто тебя научил предо мною скоморошничать?